— Простите, мне послышалось, или Вы таки чихнули?
— Ты при чем?
— Нет, просто если Вы кашлянули, так я промолчу, а если чихнули — скажу "будьте здоровы!"
— А если мне наплевать на твое "будь здоров"?
— Ага, значит, Вы таки чихнули! Тогда...
— Я хочу, чтобы ты замолчала!
— Если бы Вы действительно хотели, чтобы я замолчала, Вы бы сказали, что кашлянули, а не чихнули.
— Замол-пч-чи!
— Будьте здоровы!
— Я никогда не вру! Пошла к черту!
— Ну и пойду. Но Вам надо лечиться. Значит, так, лучше всего отлежаться дома, хотя бы пару-тройку дней.
— Не твое соба-пч-чье дело!
— Будьте здоровы!
— Когда же остановка?! И ведь не отойти никуда — толпа. Чертов троллейбус…
— Не переживайте, ко мне обычно инфекции не цепляются.
— Не переживу. Очень жаль. Было бы, что тебе оставить на память о "приятно проведенном" времени.
— О! Вы хотите оставить мне что-то на память?
— Ты замолчишь когда-нибудь?!
— Вас кто-то обидел?
— А-а-а-а-а… Я этого не вынесу.
— Знаете, Вам нужны покой, уход и внимание.
— Ты же не замужем, ведь так?
— Нет, не замужем, и что?
— Ну, конечно, кто же тебя выдержит?!
* * *
Любимая, ну скажи хоть что-нибудь! Почему ты молчишь? Почему ты не несешь какую-нибудь чушь? Ну хочешь, я чихну? Ну скажи хотя бы "будь здоров!", как тогда, в день нашего знакомства, в том замечательном троллейбусе. Я был зол на весь мир и выливал всю свою злость на тебя. Мне хотелось сжечь, испепелить тебя. А ты все болтала и болтала. Ты вышла со мной на остановке, спросила, что я люблю. Я ответил: "Чернослив", — и, не сбавляя темпа, двинулся в сторону дома. Ты забежала в овощной и уже через пять минут догнала меня. Самое смешное, что дальше мы шли молча. Я так жестоко простыл — я прождал ее всю ночь возле парадного. Дома ее не оказалось, хотя она знала, что я приду. Я переживал. Мне рисовались дикие картинки. Куда бежать? Ее привезло такси. Я увидел ее утомленно-довольные глаза и понял, что я сам придумал любовь — сам себе. А она просто подыграла — почему нет? Белые гвоздики, которые провели ночь под моим пальто, когда я достал их, были прозрачными, упали на снег и разбились вдребезги. Я ее вычеркнул. Я надел на нее корону, а она — девка. Или я опять придумываю. У каждого столько тараканов в голове... Она никогда не остановится. А тут еще ты: "Будьте здоровы!" Тогда мне не нужно было здоровье…
Я повернул ключ в замке — ты не уходила. Я зашел и, не раздеваясь, лег. Пальцы рук и ног стали оттаивать и болеть. Я уснул. Мне снился какой-то бред: падающие балки в горящем доме. Как только они касались пола, они становились огромными белыми гвоздиками без ножек и разбивались. Я метался между всем этим и не находил дверь. И тут я увидел игрушку — маленького рыжего щенка. Я схватил его, и сразу же появилась дверь, мы выскочили наружу. Я проснулся. "Ты весь горишь", — сказала ты. Заставила прополоскать горло теплой водкой — отвратительно! Чай с лимоном — много. И гора чернослива. Ты молчала, я не сопротивлялся экзекуции. Болело все. Иногда я просыпался ночью — ты сидела на коврике у кровати. Ты грела водку, опять ставила чайник — и так по кругу. За это время (так и не понял — сколько) никто не заходил ко мне. "Все бросили", — думал я. "Только не я", — думала ты, продолжая запихивать в меня таблетки в черносливе. Ты думала, что я откажусь их принимать. Поэтому ты начиняла несколько черносливин орехами, медом и тем, что, тебе казалось, должно мне помочь. Помогло! Я проснулся сегодня совсем здоровым. Температура спала. Гул в голове исчез. Я дышал носом. Глотать было не больно. Ты почему-то не сидела на коврике у кровати, а лежала. Я не стал тебя будить. "Бедняга, устала!" Я бережно положил тебя на кровать, укрыл одеялом. Вышел на кухню. Первая сигарета за... непонятно, сколько дней. Голова пошла кругом. Я присел на стул. Кухня была чистой и уютной, как никогда.
Как тебя зовут? Я так и не спросил... Так вот, какая она, любовь... Я буду звать тебя Жучкой, только не подумай, я буду наполнять это имя любовью, пока ты не проснешься и не скажешь свое настоящее имя. Ты устала. Неизвестно, сколько времени ты провела на коврике у моей кровати. Я подошел посмотреть на тебя. Четче обозначились скулы. Ты голодала все это время?! Я набросил пальто и побежал в магазин. Вернулся — ты все так же спала. Я ходил на цыпочках. Раздался звонок в дверь — на пороге стояла она.
* * *
— Тебя почему не было две недели? Я тебя ждала. Даже начала переживать. Только ехать далековато.
— Т-с-с-с. Она спит.
— Кто — она?!
Рванула в комнату.
— Ты что — с ума сошел?! Эта псина?! Грязная рыжая дворняга?! В твоей постели?!
Я сначала не понял, о чем она. Подбежал к кровати. На подушке лежала твоя рыжая мордочка.
— Не может быть.
Она захохотала.
— Не шуми — она спит.
— Кто? Эта псина? Сука?
Я выставил ее за дверь все под тот же истерический хохот.
* * *
— Милая, ты так крепко спишь… Что ты любишь больше всего?
Я опустился на колени на коврик у кровати. Нет, я буду звать тебя Луизой… Я погладил тебя по голове, случайно зацепил нос.
— Ты не дышишь?
Я отдернул одело, послушал сердце — тишина!
— Н-е-е-е-ет!
Я зачем-то побежал на кухню, схватил кувшин с водой. Вернулся в комнату — ты открыла глаза.
— И не надо звать меня ни Жучкой, ни Луизой. Молчала, потому что устала. Не дышала — забыла, так случается иногда.
— А где...
— Да нет, рыжая дворняга жива — считай, что это моя душа. Просто устала — не спрятала. Кстати, ты здоров? Знаю, что здоров, иначе не позволила бы себе уснуть.
— Спасибо, родная.
— Как ни жаль, тебе все это снится, ты глупо замерзаешь возле ее парадного...
— Не-е-е-е-е!
— "Опять шучу, опять удачно…" Я тебя тоже люблю.
Лета ДЕТОЧКА.