На главную страницу сайта
Полоса газеты полностью.

Мой оперный


Макс ХРОМОЙ

Спросите любого одессита, какой в нашем городе самый ценный, самый дорогой его сердцу объект. Ответит, не задумываясь: оперный театр! Самый красивый в мире. Возможно, кто-нибудь считает, что после венского. Только не я: убежден, наш театр — первый по красоте! А в тот период моей жизни — 1964-1967 годы — наш оперный стал для меня особенно дорог...

Реставраторы
Пусть увертюры
услышатся в зале,
Но перед этим
раздастся в начале
Гром восхищенных оваций
В честь мастеров
реставрации.

Эти строки я прочитал в специальном, выпущенном на глянцевой бумаге в цвете к 50-летнему юбилею советской власти номере областной газеты "Знамя коммунизма". И помню их до сих пор. Потому что был одним из тех, в честь кого они прозвучали.
Когда я услышал, что будут реставрировать наш оперный театр, сразу подумал: как же без меня? Ведь детство, а жили мы тогда на углу Греческой и Ришельевской, я провел в Пале-Рояле, облазил все карликовые деревья вокруг театра. Ребята, это же мой театр!
А мой двор, кто забыл, в двух кварталах от него!
Пришел в реставрационные мастерские. Разыскал начальника. "Я хочу принять участие в реставрации театра", — сказал. "А кто ты такой?" — поинтересовался он. Мои объяснения не произвели впечатления. Он спросил: "А на Луну ты не хочешь?". На Луну я не хотел. Но оперный театр реставрировать очень даже хотел. "Да ты знаешь ли, кто будет его реставрировать?" — "Знаю! Я!" — "Нет, его будут реставрировать лучшие мастера из Ленинграда, Москвы, Киева". — "А чем я хуже?" — "Ну, что ты умеешь?" — "Все, — настаивал я. — Давай, проверь!"
Он задумался. Улыбнувшись, сказал: "Что ж, попробуем. Завтра утром встретимся у филармонии. Знаешь, где это?". Или я не знал! Там, где раньше, в старорежимные времена, была биржа, — вот где теперешняя филармония. Дурацкий вопрос!
Утром, минута в минуту, я был у филармонии. Моисей, так звали начальника, явился почти в срок. И мы пошли. Но не к театру, а в подъезд филармонии. Слева была дверь, в которую мы вошли. Оказывается, там помещался Клуб иностранных моряков, я не знал. В большом старинном зале я увидел, как сказали бы израильтяне, балаган: стояла разбитая мебель, валялась лестница — сразу видно было, что идет ремонт. Моисей зашел в боковую комнату, я за ним. Там на полу лежала огромная куча битого грязного стекла. "Ты это видишь?" — спросил он. "Что я, слепой? Вижу". — "Так вот, это все было люстрой, которая висела в зале". — "Так зачем же ее разбили и бросили здесь?" — "До тебя тоже приходили одесские реставраторы, это результат их работы". — "Но они хоть сфотографировали ее до того, как убили?" — уныло спросил я. "О чем ты, они вряд ли знают, что такое фотоаппарат". — "Где ты их нашел?" — "В том-то и дело, что их теперь не могут найти". — "Вы искали на кладбище? Они умерли со смеху над вами! Так что ты хочешь от моей жизни?" — "Хочу, чтобы эта люстра обратно висела в зале". — "Хорошо, — сказал я, — она обратно будет висеть". — "Предупреждаю: не повесишь люстру, будешь висеть вместо нее". — "Для этого у тебя не хватит денег", — ответил я моему работодателю.
За дело! Мне нужно помещение — это раз. Три ванны — это два. Четыре "негра" — это три. Тряпки, мыло, щелок, щетки... И вспомнив, как жена мыла хрустальную вазу, я добавил: синька — это четыре. И чтобы вас здесь не было две недели — это пять. Договорились? "Хоб их а-брейре?" — сказал Моисей "по-французски" (по-русски: "У меня есть выход?" — примерно так).
После его ухода, внимательно осмотрев стекло, бывшее когда-то люстрой, я пошел искать сотрудников клуба. Нашел коменданта, уборщицу, еще каких-то трех бездельников. "Люди, скажите хотя бы, как ваша люстра выглядела?" Они долго рассказывали, как, не подстраховав люстру, те "бандиты" раскрутили на чердаке лебедку, на которой она висела, и как это все грохнулось на пол. Какой был звон, и сколько пыли разлетелось по всему залу. Комендант уверял, что люстра была вроде бутылки, горлышком книзу. Уборщица возразила: у него все, как бутылка, и все книзу, а люстра — вовсе как груша была. Бездельники галдели все сразу: один кричал, что как репа, другой — что как ель, верхушкой кверху. Третий, что она вообще не висела.
Я посмотрел на крюк от лебедки — крепкий, если Моисей меня подвесит, не сорвусь.
Назавтра я получил все: работяг в помощь, ванны, мыло, тряпки. Все, кроме синьки, ее купил сам. Расстелили в зале на полу брезент и приступили. "Ребята, — сказал я своим помощникам, — это все помыть аккуратно, не добивайте калек. Ополоснуть затем в ванной, в воде с синькой, — почему с синькой, не стал объяснять. — Постарайтесь разложить детали рядами, согласно их форме".
Когда немного отмыли хрусталь от грязи, увидали на концах деталей метки, по которым стали собирать их в круги, затем подвешивали эти круги на стержень люстры, постепенно поднимая ее лебедкой к потолку. Зал был закрыт, никого внутрь мы не пускали.
Когда же подняли люстру и зажгли свет, все ахнули: такой красоты никто никогда не видел! Последний раз чистой эта люстра была до первой мировой войны, что мы определили по окуркам папирос "Богатырь" и по пробкам от шампанского, которые вытаскивали из хрустальных тюльпанов. Люстра сияла и переливалась всеми цветами радуги. Она была сделана из старинного ручной шлифовки хрусталя. Работники клуба стояли, разинув рты. Вошедший Моисей, увидев эту красоту, сам засиял, как люстра. "Да! — сказал он. — Будешь реставрировать оперный театр!" Так я стал реставратором.

Увертюра

Реставрация Одесского оперного театра — это было событие в Одессе. Не говоря уже о том, что готовилась она ко дню пятидесятилетия Октябрьской революции. Следовательно, была под наблюдением САМОГО. А "сам" тогда был — товарищ Синица, первый секретарь обкома партии. Естественно, коммунистической, других тогда не было. О нем говорили: "Лучше журавль в небе, чем Синица в Одессе". Мало ли, о чем в Одессе говорили! Например, где у нас самый высокий дом? И отвечали: на улице Бебеля, 12, бывшей Еврейской, оттуда видна Колыма. На той улице было все: и КГБ, и МВД и УОБХСС, где правил товарищ Богданчик, о котором пели: "Раньше пиво лили в жбаны, а теперь в стаканчики, раньше правили Богданы, а теперь Богданчики".
Но я отвлекся, как говорят, не в ту степь.
Одесский оперный театр — это гордость одесситов. И тех, которые построили его, и тех, которые его разрушали, не без помощи приезжих и туристов.
И конечно, одесситов, которые реставрировали оперный театр.
Недаром, когда его построили, то в протоколе передачи театра в эксплуатацию было написано: "С этого момента Одесса приобщилась к европейской культуре". О каком еще городе так было сказано? Что-то не припомню...
Это о театре. Ничего не сказано об одесситах. Наверное, они тогда еще не доросли до европейской культуры. А сейчас они разлетелись по всем континентам в поисках настоящей культуры. До конца своей жизни оставаясь одесситами.
Вернемся в оперный театр. Нам выделили помещение в зале, где раньше тренировались балерины, и сказали: "Теперь тренайтесь, сколько хотите и сколько сможете". Тогда мы могли много.
Завезли оборудование, инструменты, получили проекты всех помещений. Начали их осмотр. Картина осмотра оказалась мрачной. Огромное количество осветительной аппаратуры — бра, люстры, канделябры, торшеры — были обломаны. Особенно пострадали те, что были установлены на досягаемой высоте. Очевидно, предполагали, что это не позолота, а золото, или просто на сувениры брали. Обломать не составляло труда, ибо все литье было из сплава шпиатра — это мягкий и хрупкий металл.
Когда-то все светильники делали под газовое освещение, и делали их вручную. Они были идентичны, но в местах крепления имели миллиметровые расхождения. Под каждый в стене был заложен крепеж. Вот и пришлось, снимая, маркировать каждый светильник и отмечать номер в проекте. Без этого подбирали бы их по месту еще сегодня. Маркировку необходимо было соблюдать во время демонтажа, реставрации, позолоты, хранения, перемещения и, наконец, установки светильников. За этим процессом следили особенно тщательно.
Демонтированные светильники складывали в мастерской, после чего принимались за их реставрацию. Начинали с очистки от первоначального покрытия. Здесь столкнулись с первыми трудностями. Позолота сусальным золотом накладывалась на отлип лака-мордана, который варили мастера для себя сами. И у каждого был свой секрет лака. Не помогал ни один из имеющихся у нас растворителей. А выручил посторонний человек, наблюдавший за нашими экспериментами. Он спросил меня: "Ты одессит?" — "А что такое?" — "А то, что в Одессе раньше топили печи шелухой, скорлупками от семечек. Они хоть и грели хорошо, но оставляли много золы. Эту золу насыпали в корыто, заливали водой, погружали в нее грязные вещи, а назавтра ополаскивали — и они получались совершенно чистыми. Попробуй".
Хорошо сказать "попробуй". Я помнил такую печь дома, в моем детстве тоже топили шелухой. Папа приносил ее в мешках из сарая. Но где ее взять сейчас? Уже давно нет тех печей, обогреваемся радиаторами с горячей водой. А если где и сохранились печи, то топят их дровами или углем.
Начались поиски золы. И обнаружили мы ее на какой-то фабрике, где, оказалось, все еще топили печи шелухой. Нам с удовольствием отгрузили несколько мешков, сказали спасибо, приезжайте, мол, еще: им некуда было золу выбрасывать! Мы забрали в Клубе иностранных моряков оставленные там ванны, засыпали в них золу, залили водой и утопили в этом растворе несколько светильников. На следующий день вынули их: они совершенно очистились, до металла. Спасибо тебе, добрый человек, подсказавший решение.
Забегая вперед, расскажу. После того как окончили очистку, мы слили воду из ванны, высушили золу и отправили ее в лабораторию, в Киев. Там намыли из этих отходов реставрации 300 граммов чистого золота!
Однажды в мастерскую зашел Моисей. Посмотрев на работу реставраторов, сказал: жаль, чтобы специалисты занимались отмывкой. Это могут делать подсобники. Работающие мастера были ювелирами высокого класса, они получали зарплату вдвое выше среднего уровня. "Что ты предлагаешь?" — спросил я. "У меня есть родственница, вдова. Завтра пришлю, поговори с ней". — "Женщина, одна в мужском коллективе? Вместо двух мастеров? Не справится. Да и неудобно..." — "Поговори с ней, посмотрим. Может, возьмем еще пару", — сказал он.
На следующий день явилась молодая красивая нарядно одетая, ухоженная женщина. Показал ей работу, объяснил, что для чего делается. Спросил, не знает ли еще одну-двух женщин, ищущих работу. Если есть такие, пусть придут. Пришла она с тремя женщинами. Сказать, что они были красиво одеты, — это ничего не сказать. Обувь на шпильках, прическа "Бабетта идет на войну", была такая мода. А одна — в норковом манто, какое прима-балерине оперного театра даже в сладком сне не приснится. Да, подумал я, как раз подсобницы, для мытья арматуры. Затея Моисея — пусть сам разбирается с ними. Послал дамочек к нему. Через некоторое время они вернулись сообщить, что оформились на работу и завтра придут. Попросил прийти к восьми часам. Кольца с браслетами оставить дома: у нас нет места, где хранить эти украшения, а работать в них нельзя.
Когда назавтра наши подсобницы пришли, я послал бригадира на склад за спецодеждой для них. Он принес резиновые сапоги фирмы "Резинпром", серые халаты, резиновые перчатки. Пришел Моисей, глянул на новых работниц и отозвал меня в сторону: "Что за чучел ты из них сделал?". "Красавицы после работы, но не вместо", — ответил ему я. Должен признаться, что ошибся: работали женщины хорошо, с шутками, улыбками, и внесли в мастерскую атмосферу тепла. Рабочий день у нас начинался в восемь, и все приходили вовремя. Кроме родственницы Моисея — эта мадам являлась к девяти.
На работу я ездил троллейбусом № 1 и там обычно встречал ее — очевидно, она жила недалеко от какой-то остановки. Но почему она опаздывает? Троллейбусом доезжаем до улицы Екатерининской, а там пешком до театра — пять-семь минут. Однако по дороге есть кафе, и когда я, выйдя из троллейбуса, шел на работу, мадам, оказывается, забегала туда. На чашечку кофе с пирожным, для настроения. Рассказал Моисею. "Ладно, поговорю с ней", — пообещал он.
На следующий день, зайдя в мастерскую, Моисей что-то проворчал: видно, его стали раздражать их пышные прически. "Девочки, на работе положено носить косынки", — строго распорядился начальник. Они переглянулись и согласились: хорошо, мол, повяжем косынки. Назавтра действительно пришли в косынках. Но в каких! Таких я не видел в своей жизни: яркой раскраски, тончайшего шифона. На них были разноцветные павлины, какие-то немыслимые драконы, которые переливались всеми цветами радуги...
Предвидя реакцию Моисея, зашел к нему в контору. Поговорили о работе. Между прочим, сказал ему, девочки пришли в косынках. "Да, зайду посмотреть". И зашел. Моисей остановился в дверях, увидев эти косынки, резко повернулся и вышел в коридор. Я вышел следом. "Уволить!" — приказал он. "Нет уж, ты их принимал, ты и увольняй. А я не буду, они хорошо работают". Перемирие состоялось. Подсобницы поменяли косынки и остались в мастерской.
Между прочим, я потом узнал, что привело этих красивых и вроде бы благополучных женщин в подсобницы. Родственница Моисея была классной портнихой, от клиенток отбоя не было. Это занятие приносило ей хороший доход. Но и риск был немалый: надомный промысел жестко преследовался властями, вплоть до тюремного заключения. Вот портниха и устроилась к нам ради "крыши". А подружки пришли, так сказать, за компанию. Но поскольку реставрация — работа творческая, они и увлеклись ею всерьез!
Да, дело у нас было интересное, все работали с увлечением. Но очень мешали любопытные. Заходили рабочие и служащие театра, артисты и разные делегации, которые водили директор театра Богданович, главный администратор Аранович, наш Моисей и все кому не лень. Осмотры, расспросы, разговоры отвлекали от работы. Просил всех: не водите посторонних, это мешает. Помогало мало.
О Мироне Арановиче рассказывали всякие были и небылицы. Как-то позвонил он командующему военным округом: "Пришлите двести солдат, у меня пустой зал". Тот отвечает: "Если бы у меня было двести солдат, я бы завоевал Турцию!".
Директор театра Богданович привел однажды делегацию милиционеров, голов двадцать, от майора и выше. Они столпились у дверей, интересуясь, что происходит в цеху. Один подошел ко мне и спросил, где мы храним золото. "Там", — показал я рукой в угол, где валялось килограммов двести латуни, которой мы пользовались для изготовления всевозможных деталей. Вся группа, раскрыв рты, на цыпочках покинула мастерскую.
Сусальное золото получали для работы только мастера-позолотники. Оно поступало в книжечках форматом восемь на восемь сантиметров, в листках, переложенных папиросной бумагой. Если разложить все листки, то их площадь составит четыре дециметра. Не знаю, существуют ли приборы для замера их толщины. Но если взять такой листок двумя пальцами, то он как бы исчезает, оставляя на пальцах чуть заметный след. Вес такой книжки 1,23-1,25 грамма. Все книжки пронумерованы.
Позолотчики, приехавшие на реставрацию нашей Оперы, были иногородними: группа Румянцева, три человека, — из Ленинграда, два мастера приехали из Москвы, три — из Киева. Работали они на всей территории театра. Нашу работу, а делали мы все, что связано с металлом, передавали для позолоты в группу Румянцева. Их мастерская находилась рядом с нашей. Это были самые лучшие мастера. Хранились книжки с сусальным золотом в кассе.
В конце рабочего дня выработанные книжки сдавались по номерам. Подготовку для позолоты на металле делали мы. На лепке, на стенах и на картинах делали мастера-позолотчики.
Работали они, держа в руках замшевую подушечку. Инструментом, который сами изготовляли. Обоюдоострым ножом снимали листок золота с книжки, клали его на подушечку и отрезали нужный кусочек, который веерочком переносили на подготовленную поверхность. "На отлип". "Отлип" — это когда лак-мордан уже подсох, но еще сохраняет липкость. Если положить золото раньше времени, оно потонет, потеряет блеск. А пропустишь момент — осыплется. Важная часть работы позолотчиков — точно чувствовать время укладки золотой пластинки "на отлип". Веерок они изготавливали из хвостиков белок, убитых в период, когда не линяют. Рассказывали, что ездили за беличьими хвостиками к охотникам в тайгу.
Но Одесса не была бы Одессой, если бы все не сопровождалось легендами. Когда я приходил домой, мне рассказывали, что люстра упала, что украли три килограмма золота и еще много интересных новостей.

(Окончание следует.)

Полоса газеты полностью.
© 1999-2025, ІА «Вікна-Одеса»: 65029, Україна, Одеса, вул. Мечнікова, 30, тел.: +38 (067) 480 37 05, viknaodessa@ukr.net
При копіюванні матеріалів посилання на ІА «Вікна-Одеса» вітається. Відповідальність за недотримання встановлених Законом вимог щодо змісту реклами на сайті несе рекламодавець.