|
 На главную страницу сайта |
В устной и написанной истории Холокоста приводятся примеры чудовищных страданий жертв, оказавшихся в легитимно устроенных фашистским режимом "фабриках смерти" — концлагерях и гетто. Эта информация не всеми воспринимается адекватно, особенно по прошествии двух третей века.
Еще более сложным для понимания остался вопрос выживания и активного сопротивления врагу. В условиях тотального уничтожения факты выживания — это многогранное, многослойное явление — требуют глубокого, разностороннего подхода при изучении.
Условия, при которых узники должны были погибнуть, для всех заключенных были принципиально одинаковы: условия депортации (транспортирование, изнурительные перегоны пешком в любую погоду, без воды, пищи и отдыха), режим пребывания в лагерях и гетто, трудовая повинность, рассчитанная на истощение и умирание. Серьезное значение имело отношение потенциальных жертв к объявлениям, приказам и посулам врага. Им нельзя было верить — за исключением обещания немедленного расстрела за неисполнение. К сожалению, наивные законопослушные люди, слепо принимавшие посулы и указания врага, погибали первыми.
Те люди — независимо от пола и возраста, — которым были свойственны критическое восприятие действительности, упорство, житейские хитрость и смекалка, находили возможность выжить. Например — не исполнить приказ и спрятаться, переждать акцию уничтожения; даже на краю расстрельной ямы, не дожидаясь выстрела, упасть вместе с убитым соседом и спрятаться среди трупов, чтобы ночью выползти и убежать. Естественно, риск был большой, палачи достреливали своих жертв, спасались не многие. Среди уцелевших остались люди с пожизненно травмированной психикой…
Наиболее верный способ уцелеть во время массовых акций уничтожения — спрятаться, убежать. Это было очень сложно по нескольким причинам: нужно было знать места схрона, избежать встречи с пособниками карателей, которых было великое множество.
К счастью, в мироздании изначально добра и добрых дел больше. Беглецов спасали добрые люди, кормили, прятали с риском для жизни — собственной и своей семьи. Таких случаев было много, неспроста в 1953 году Кнессетом Израиля был принят закон об увековечении памяти мучеников и героев, имен Праведников, которые рисковали своей жизнью ради спасения евреев. Такого закона нет ни в одной стране мира, несмотря на то, что граждане этих стран в годы второй мировой войны подвергались уничтожению и преследованиям.
Если во время массовых казней основой спасения являлся побег или возможность спрятаться, схорониться (это было чрезвычайно трудно, но не невозможно), то в концлагере, гетто, тюрьме действовали другие условия. Был установлен жесткий режим, распорядок дня, рассчитанный на подавление воли, человеческого достоинства, пробуждение и развитие низменных страстей, животных качеств, уничтожение общечеловеческой морали. Этому способствовали хронический голод, психологические и физические издевательства и пытки, изнурительный труд, отсутствие медицинской помощи. Результат достигался. Большинство узников были деморализованы, легко управляемы, не способны к активному протесту и сопротивлению. Но и в этих "научно организованных" фашистских застенках все же находились люди, не сломленные системой деградации. Действия таких людей составили основу выживания и реанимации деградировавших, потерявших себя узников. Последние вновь становились людьми со своей памятью, надеждой и желаниями. Достаточно вспомнить неповиновение отдельных заключенных, переходящее в действия подпольных групп, побеги из лагерей, гетто, восстания, прокатившиеся почти по всем концлагерям Европы, начиная с Варшавского гетто.
Возрождение начиналось с оказания взаимопомощи, проявления сочувствия, сопереживания. В этом особенно отличались медики, которые оказывали возможную в условиях лагеря или гетто помощь, используя свои профессиональные навыки, подручные средства и часто прибегая к нетрадиционной медицине. Травами, коровьей и конской мочой и испражнениями лечили кожные болезни, нарывы, фурункулез — и не без успеха. Помню, казалось бы, чудо, когда гниющую рану на ноге моей матери вылечили червями гниющего мяса. В наши дни в беседе с весьма квалифицированным врачом узнал о таком народном средстве лечения как "биологическая операция" и оказался свидетелем излечения после такой операции. Я лично был спасен от неминуемой смерти (мне грозил перитонит в результате ущемления грыжи, полученной на тяжелых дорожных работах). Была сделана бескровная операция без наркоза и другого обезболивания. Я выжил и по сей день вспоминаю с благодарностью нашу соузницу доктора Белопольскую, ее золотые руки и сердце.
Большое значение имела моральная поддержка, дарившая надежду на выживание, встречу с близкими. Возрождению духовности, моральной стойкости способствовали люди творческие по своей природе. После тяжелейшего, изнурительного труда, многочасового стояния на лагерном плацу, когда, казалось, исчерпаны все человеческие силы, эти люди заводили отвлеченные разговоры о довоенной жизни, казавшейся счастливой и безоблачной. Кто знал стихи, пытался их читать. Соседи по нарам втягивались в эти разговоры. Начиналась общая беседа, благодаря которой изможденные, смертельно уставшие узники получали психологическую разгрузку, сами того не замечая.
Особо отмечу творческих людей, сумевших силой своего таланта с риском для жизни создать песни, стихи, поэмы о нашей лагерной жизни. Безымянные отрывки этих произведений расходились среди узников, вселяли в нас надежду, что мы не одиноки, что правда о наших муках станет известной за колючей проволокой, гордость за то, что среди нас есть такие герои. Назову только двоих героев из известных мне. Узник Одесского гетто, Доманевского концлагеря Лев Рожецкий написал поэму "Черные дни", песни "Раскинулось небо высоко", "Нина" (памяти женщины, сошедшей с ума). Узник Варшавского гетто Ицхак Кацнельсон создал "Песнь об убиенном еврейском народе", состоящую из 15 глав. Эти произведения были написаны в 1942 — 1943 годах, истории их создания похожи.
Чтобы не терять надежду, многие женщины поддерживали себя гаданием. Гадая, хотели узнать судьбу мужей и детей, братьев и отцов, ушедших на фронт, родственников, пропавших без вести. Появилось много гадалок, в основном из цыган и бессарабских евреек. Гадали на картах, по линиям ладони, по фасоли или гороху. Одних результаты успокаивали, другие относились к ним скептически. В любом случае — процесс гадания отвлекал от мрачных мыслей и становился предметом обсуждения.
Серьезным, бескомпромиссным вопросом была еда. Полагавшийся нам рацион из 200 граммов мамалыги был рассчитан на истощение и медленное умирание, учитывая тяжелейший труд и продолжительный рабочий день в любую погоду. Добыть дополнительную еду было сложно. Приходилось подбирать на поле все, что относительно годилось в пищу. Совали в рот, что попадалось под руку и выглядело съедобным. Часто нас подкармливали местные жители, работавшие рядом. Легче становилось в период сбора урожая — появлялась возможность украденные в поле овощи, зерно или кукурузу пронести в барак, сварить и съесть. Это считалось воровством и строго наказывалось плетьми.
Когда осмысливаешь прожитые в оккупации, в гетто, в концлагере годы, страшные годы несвободы, вне закона, под постоянной угрозой смерти, мучительной и неотвратимой, становится ясно: если хочешь сохранить себя, нужно надеяться на спасение. Из последних сил, даже если их не осталось, на последнем дыхании работать на эту надежду. Не опускаться, не уходить в себя, в свои болезни и беды, быть с людьми, оказывать помощь другим, и помощь придет к тебе, когда ее уже не ждешь. Даже перед врагом, перед направленным на тебя оружием сохранять достоинство человека. С насмешкой, ненавистью во взгляде смотреть в глаза врагу.
Неспроста издавна во время казни жертвам завязывали глаза, надевали мешок на голову и впоследствии стали стрелять в затылок. Результат стопроцентный — индивидуальность жертвы исчезает. И наоборот — насмешка и ненависть во взгляде деморализуют палачей. Они не выдерживали этих взглядов, делали частые перерывы и заливали водкой свои ощущения. Впоследствии эти нелюди заболевают психически. Врачи-психиатры подтвердили мне, что люди, участвовавшие в расстрелах в качестве исполнителей, часто заболевают шизофренией, их преследуют тяжелые галлюцинации и паранойя. Излечить это почти невозможно.
При изучении обстоятельств массовых казней евреев в различных местах Одесской и Николаевской областей стали известны факты героизма жертв, стойкости и презрения к палачам. Из многих примеров приведу три.
В Богдановке во время расстрела группа полуголых юношей и девушек (под ударами палок людей заставляли снимать одежду) у края рва, куда сбрасывали трупы расстрелянных на горящие костры, запели советские песни и, взявшись за руки, стали плясать. Палачи удивились, в следующий момент возмутились, и командир расстрельной команды подошел к танцующим с оружием для расправы. Неожиданно круг разомкнулся, люди окружили полицая и, увлекая его за собой, одновременно прыгнули в ров, на огонь. Помочь палачу уже никто не смог.
Эту быль, ставшую легендой, мне рассказали дважды. Второй раз — в Анетовке, что в 7 километрах от Богдановки, где прятались сбежавшие от расстрела (возникшее замешательство позволило кое-кому удрать).
В село Новопетровка Николаевского района Одесской области в марте 1942 года пригнали группу евреев — 150 человек, из них 90 детей, остальные — в основном женщины и старики. Их заперли в сарае на краю села, без воды и пищи. Крики, плач не умолкали. Жителей села охрана из фолькс-дойче не подпускала. Охрана стреляла по сараю, крики и плач продолжались. Вдруг из сарая послышалась песня. Пела женщина, к ней присоединился еще один голос, и еще. Пели колыбельную на идиш. Колыбельную сменили другие еврейские и советские песни. Постепенно крики и плач стихли. В эту ночь из сарая убежала девочка. В деревне ее спасла женщина. Утром всех погнали к месту расстрела, вновь крики, плач — и опять песня. Пели три молодые женщины, похожие друг на друга. Очевидно, сестры. Пока продолжался расстрел, они пели, их убили последними…
В село Чигирин Березовского района в марте 1942-го пригнали на расстрел более 770 евреев. Когда началась казнь, у края обрыва, где выстраивали жертв, на колени встал полуголый старик, покрытый талесом (одежду забрали), и начал молиться. До окончания казни старик молился. Его расстреляли последним. Об этом рассказали жители села, свидетели тех событии. Говорили с уважением, благоговением, как о святом. Нескольких человек спасли местные жители.
Примеров мужества, смелости, преданности свободе, своим близким, народу своему — великое множество в каждом лагере, гетто любого региона бывшей оккупированной территории. Не все стало известно, но восстания, прокатившиеся по многим гетто и лагерям, начиная с Варшавского, — неоспоримые доказательства.
Мы должны были погибнуть по "новому порядку" Гитлера — Антонеску. С нами боролась государственная машина фашизма и террора. Но любая машина дает сбои. Мы искали эти сбои и, используя их, уходили от смерти. Было трудно, очень трудно, но оставшиеся в живых доказали такую возможность.
Мы использовали нерадивость и пороки исполнителей, нам помогали добрые, спасавшие нас люди, наша ненависть к врагу, стойкость духа и Советская Армия, завоевавшая такую трудную Победу.
МЫ ПОМНИМ ЭТУ ПОБЕДУ!
Леонид ДУСМАН, бывший узник Доманевского концлагеря.
