|
 На главную страницу сайта |
(Окончание. Начало в № 565.)
В январе 1949 года газета "Правда" разразилась директивной статьей, давшей начало пропагандисткой кампании против "антипатриотических сил" в стране. Имена А.С. Гурвича, И.И. Юзовского, А.М. Борщаговского, Я.Л. Варшавского, Л.А. Малюгина, Г.Н. Бояджиева, Е.М. Холодова, которых знали лишь специалисты да любители-театралы, стали известны всей стране. Выступление "Правды" подхватили средства массовой информации, к списку прибавлялись другие имена, причем не только театральных критиков, но и деятелей иных сфер культуры, чаще всего евреев по происхождению. Логика травли привела к выявлению "безродных космополитов" среди писателей, литературоведов, философов, историков, деятелей искусства, журналистов, ученых.
Среди подвергнутых "гражданской казни" были такие известные деятели культуры, как литературоведы М.К. Азадовский, Б.А. Бялик, Г.А. Гуковский, В.М. Жирмунский, В.Я. Кирпотин, И.М. Нусинов, А.И. Старцев, историки М.А. Гуковский, Р.Ю. Виппер, Л.А. Зубок, Е.А. Косминский, И.И. Минц, Н.Л. Рубинштейн, Е.В. Тарле, философы Б.М. Кедров и М.М. Розенталь, философ и психолог С.Л. Рубинштейн, правоведы И.П. Трайнин, М.А. Аржанов, М.С. Строгович, А.Н. Трайнин, поэт П.Г. Антокольский, музыковеды Д.В. Житомирский и И.Ф. Бэлза, журналист Б.Р. Изаков, фотокорреспондент Е.А. Халдей, кинорежиссеры Л.З. Трауберг и Г.М. Козинцев, киносценарист Е.И. Габрилович и многие другие.
Не все из объявленных "безродными космополитами" были евреи, но в соответствии с позднейшими исследованиями, они составляли более 70 процентов общего количества упомянутых в этой связи в периодической печати. Поэтому безусловное и бросающееся в глаза их преобладание среди "космополитов", а также сопутствующие обвинениям прозрачные намеки не оставляли сомнений в целях и задачах, которые были поставлены перед организаторами травли.
Борьба с "низкопоклонством перед Западом", как и яростные нападки на "безродных космополитов" с сопровождающими их преследованиями и увольнениями неугодных, прокатившиеся по всей стране, успешно, по мнению властей, выполняли поставленные задачи. Помимо изоляции страны от "тлетворного влияния Запада", они способствовали укреплению идеологических позиций советского режима, который, успешно использовав в предвоенные годы, и особенно в годы войны, традиции русского патриотизма, дополнил ее почвеннической, антизападной риторикой. При этом под видом борьбы с чуждыми социализму идеологическими и политическими явлениями выполнялись задачи социального сдерживания евреев, происходило массовое преследование интеллигенции еврейского происхождения не только в культурно-идеологической сфере, но и во всех областях точных и естественных наук, а также в партийно-государственных органах и на предприятиях народного хозяйства.
В первую очередь осуществлялось интенсивное удаление евреев с постов директоров заводов, НИИ и ОКБ и других руководящих постов в оборонных отраслях промышленности. Необходимо иметь в виду, что преследования, обрушившиеся на евреев, активизировали массовое доносительство желающих поживиться за счет занятия освобождавшихся престижных и высокооплачиваемых должностей. В вышестоящие организации, партийные органы и органы МГБ поступало множество писем, в том числе анонимных, содержащих разного рода "разоблачения" подрывной деятельности, клевету и дезинформацию. Указанные "сигналы", как правило, инициировали новые гонения и репрессии.
Положение евреев в высших эшелонах власти к концу сталинской эпохи характеризует состав ЦК и ЦРК КПСС, избранный в октябре 1952 на XIX съезде КПСС в количестве 272 человек. В этих высших партийных органах мы находим имена только шести евреев: члены ЦК Л.М. Каганович (заместитель председателя Совмина СССР), Б.Л. Ванников (начальник Первого главного управления Совмина СССР), Л.З. Мехлис (бывший министр госконтроля СССР), М.Б. Митин (философ, шеф-редактор газеты "За прочный мир, за народную демократию!"), а также кандидаты в члены ЦК Б.Д. Двинский (бывший министр заготовок СССР) и Д.Я. Райзер (министр строительства предприятий тяжелой индустрии СССР).
Звезда Мехлиса, верного сталинского оруженосца, закатилась еще в 1942 году, после поражения советских войск под Керчью, где он являлся представителем Ставки. Мехлис потерял тогда пост начальника Главного политуправления РККА, и ему уже не поручались ответственные государственные задания. Только благодаря многолетней близости к вождю Мехлису удалось до 1950 года занимать пост министра.
В незавидном положении пребывали к тому времени и Двинский, с 1950 работавший в аппарате Совмина СССР после смещения с поста министра, и академик Митин, лишенный в 1944 году важнейшего в идеологической иерархии поста директора Института Маркса - Энгельса - Ленина при ЦК ВКП(б) и отправленный в 1950 году в Бухарест шеф-редактором газеты "За прочный мир, за народную демократию!".
Однако личное расположение со стороны Сталина к Мехлису, Двинскому и Митину, а также (и это, вероятно, главное) нежелание слишком уж открыто декларировать всеохватный характер антисемитской направленности партийной политики, сделали возможным их сохранение в составе ЦК. Ведь к 1952 году в руководящих структурах просто не осталось ни одного еврея, занимавшего более-менее видный пост, даже с большой натяжкой достаточный для выдвижения в руководящие органы партии.
Сохранение на высоких партийно-государственных постах Кагановича, вошедшего после съезда и в состав президиума ЦК КПСС, не нуждается в дополнительных пояснениях. Широко известны как его буквально рабская, безграничная личная преданности вождю, так и несомненные организаторские способности, которые демонстрировал этот жестокий и бескомпромиссный руководитель, работая под непосредственным руководством Сталина с самого начала 1920-х годов. Что же касается Ванникова, то несмотря на кратковременную предвоенную опалу и даже арест, он отличился в годы войны и приобрел в глазах вождя авторитет как крупнейший организатор военной промышленности. Сразу после войны благодаря покровительству Берии, возглавившему работы по атомному проекту, Ванников занял важнейший в те годы пост и успешно справлялся с непосредственным руководством созданием ядерного оружия и атомной промышленности.
Такими же прагматическими мотивами было продиктовано и единственное, пожалуй, новое выдвижение в высшие эшелоны власти такого руководителя еврейского происхождения, как Райзер. По рекомендации Берии и заместителя председателя Совмина СССР И.Ф. Тевосяна он был введен в 1950 году в состав правительства. Не исключено, что на утверждение этой кандидатуры подвигли диктатора не только авторитетные рекомендации, но также желание хоть что-то противопоставить обвинениям в государственном антисемитизме, во всяком случае, приберечь совсем не лишний аргумент, который можно вовремя выложить в пропагандистских целях.
Кульминацией государственной антисемитской политики стали события вокруг так называемого "дела врачей". Само по себе это провокационное дело, инспирированное МГБ, не выходило за рамки принятых в те времена методов борьбы с неугодными. Вспомним, что буквально накануне сталинский режим учинил расправу по "ленинградскому делу", не остановившись перед уничтожением ряда лиц, входивших в высшее руководство партии и государства. При этом по всей стране, по самым скромным подсчетам, в связи с "ленинградским делом" было репрессировано более 200 человек, из них казнено 24, а сотни людей подверглись всякого рода необоснованным преследованиям. Однако "дело врачей" приобрело безусловно знаковый характер, так как обозначило не только кульминацию и провал репрессивного государственного антисемитизма, но явилось последней преступной акцией сталинского режима, не доведенной, правда, до конца в связи со смертью диктатора.
Начало "делу врачей" было положено в 1951 году, когда был арестован профессор Я.Г. Этингер, попавший в поле зрения "органов" в связи с делом Еврейского антифашистского комитета. Однако в ходе допросов Этингера следователю по особо важным делам подполковнику М.Д. Рюмину удалось по собственной инициативе под пыткой получить показания о якобы преступных методах лечения, примененных в 1945 году по отношению к А.С. Щербакову, который в результате скончался от инфаркта.
Расширение спектра обвинений за пределы "буржуазного национализма" не входило в планы министра Абакумова, который опасался ввязываться в провокационную игру подобного размаха без прямых указаний высшего руководства. Поэтому материалы, сфабрикованные Рюминым, были тогда отвергнуты. В марте 1951 года, не выдержав выпавших на его долю испытаний, Этингер скончался в тюрьме. Будучи осведомлен о напряженных отношениях между Абакумовым и Маленковым, в то время вторым лицом в партии и государстве, Рюмин, ярый антисемит и карьерист, нашел возможность довести сфальсифицированную информацию до сведения последнего.
При этом, не без риска для себя лично, Рюмин доложил, что Абакумов и некоторые другие руководители МГБ пытались преступно "замять" выявленные факты врачебного заговора, устранив с этой целью такого важного свидетеля, как Этингер. Под руководством Маленкова и его помощников малограмотный авантюрист написал на имя Сталина письмо, которое тут же было представлено вождю. В результате в июле 1951 года Рюмин назначается начальником Следственной части по особо важным делам МГБ СССР и заместителем министра Госбезопасности СССР, и ему поручается руководить следствием не только по вновь заведенному "делу врачей", но и по делу арестованного Абакумова. Заметим, что "дело Абакумова" очень скоро вылилось в разоблачения очередного разветвленного "заговора" в органах МГБ и привело к арестам многих высокопоставленных чекистов.
В духе времени чистка в МГБ привела к разоблачению "сионистского заговора" и аресту либо изгнанию фактически всех евреев, работавших в этом ведомстве. Среди арестованных в 1951 году могут быть названы заместители начальника 2-го Главного управления (контрразведка) Л.Ф. Райхман и М.И. Белкин, заместитель начальника Бюро № 1 (диверсии за границей) Н.И. Эйтингон, заместитель начальника Следственной части по особо важным делам Л.Л. Шварцман.
Между тем, особая следственная группа, сформированная по "делу врачей", подняла истории болезни не только Щербакова, но и других умерших ранее видных государственных и партийных деятелей, в первую очередь, А.А. Жданова и М.И. Калинина, а также начала всестороннюю проверку и допросы медицинского персонала Кремлевской больницы. В процессе следствия выяснилось, в частности, что в 1948 году при лечении Жданова была, по всей вероятности, допущена серьезная медицинская ошибка, которая стала трактоваться на Лубянке как государственной преступление.
Дело в том, что профессора В.Н. Виноградов, В.Х. Василенко и П.И. Егоров, лечащий врач Г.И. Майоров и врач С.Е. Карпай, снимавшая тогда электрокардиограмму, ошибочно не зафиксировали инфаркта миокарда и, соответственно, не установили необходимого строгого режима поведения и лечения пациента. Не был поставлен правильный диагноз и при повторной консультации, через несколько дней после которой Жданов скончался.
Проведенное посмертное вскрытие и составление заключения патологоанатомического исследования умершего пациента проводилось врачом А.Н. Федоровым при участии Егорова таким образом, чтобы полностью подтвердить первоначальный диагноз и не упомянуть об изменениях сердечной мышцы, свидетельствующих об инфаркте. Однако уже тогда возникло некоторое осложнение. Как известно, врач Л.Ф. Тимашук, снимавшая электрокардиограмму при повторной консультации, обратила внимание на существенные отклонения в ней и высказала свое мнение, потребовав установления для больного строгого постельного режима.
Естественно, подобное замечание рядового врача в этом весьма ответственном случае было воспринято светилами медицинской науки крайне болезненно. "Возмутительницу спокойствия" как интриганку по настоянию Виноградова вообще удалили из Кремлевской больницы. Тимашук, опасаясь ответственности и не желая делить ее с именитыми коллегами, передала тогда письмо начальнику Главного управления охраны МГБ СССР генералу Н.С. Власику, приложив к нему злополучную электрокардиограмму. Письмо не произвело никакого впечатления не только на Власика, но и на самого Сталина, который ознакомился с ним, и было отправлено в архив.
Теперь же следствие уцепилось за данное обстоятельство и арестовало врача Карпай, склоняя ее к признанию преступных намерений кремлевской медицины как в этом, так и в других случаях. Что же касается Тимашук, то ее поступок был представлен позднее партийной пропагандой как героический гражданский акт, способствовавший разоблачению врагов, а она сама, награжденная орденом Ленина, объявлена национальной героиней, "близким и дорогим человеком для миллионов советских людей".
Более чем через год после начала следственных и оперативных мероприятий, в сентябре 1952 года, под стражу взяли врачей Кремлевской больницы Майорова и Федорова, а также бывшего начальника лечебно-санитарного управления Кремля (ЛСУК) профессора А.А. Бусалова. В октябре был арестован профессор Егоров, снятый за месяц до этого с поста начальника ЛСУК. В ноябре на Лубянку доставили профессора Виноградова, ставшего, благодаря своему положению в медицинской науке, а также тому, что он лечил не только Жданова и других руководителей, но и самого Сталина, как бы центральной фигурой всего "заговора".
В том же месяце были арестованы профессора Василенко, М.С. Вовси, Б.Б. Коган, в декабре - А.М. Гринштейн, А.И. Фельдман и А.С. Темкин, в январе и начале февраля 1953 года - В.Ф. Зеленин, Э.М. Гельштейн, Я.Л. Рапопорт, Н.А. Шерешевский, Б.С. Преображенский, Е.С. Незлин и др. Всего по делу проходило 28 арестованных врачей, имевших отношение к Кремлевской больнице, и 9 членов их семей.
В ноябре 1952 года из органов МГБ был уволен Рюмин, который не оправдал надежд вождя, а во главе Следственной части по особо важным делам поставлен заместитель министра госбезопасности СССР С.А. Гоглидзе. Если начало "дела врачей" не выходило за рамки заговора враждебных сил, направленных на физическое уничтожение советского руководства, то отныне по указанию Сталина следствие было продолжено в ином, более широком формате. Желая получить в свое распоряжение политические козыри в идеологической схватке с Западом, вождь приказал представить "дело врачей" как очередную атаку империалистических сил, создавших шпионско-деверсионное подполье в самом сердце Советского Союза. Не особенно рассчитывая, что общественное мнение за рубежом поверит в реальность картины, представленной советским руководством, вождь твердо рассчитывал на единодушную, как всегда в таких случаях, поддержку своего народа и на дальнейшее сплочение его вокруг партии и правительства перед лицом смертельной опасности.
При этом, хотя большинство привлеченных по этому делу врачей составляли русские, "еврейская составляющая" заговора продолжала оставаться среди активно действующих в цепи выставляемых обвинений. Так, например, следствие стремилось доказать, что Вовси, являясь двоюродным братом убитого Михоэлса, получал от него и от расстрелянного накануне Шемелиовича как от руководителей ЕАК заокеанские директивы, направленные на подрыв здоровья руководителей партии и правительства.
Именно таким образом был представлен "заговор врачей" в сообщении ТАСС, опубликованном 13 января 1953 года.
В сообщении, одобренном на заседании Президиума ЦК КПСС, утверждалось: действовала террористическая группа, созданная из наемных агентов американской разведки, связанных с еврейской буржуазно-националистической организацией "Джойнт", и давнишних агентов английской разведки; эти изверги человеческого рода, растоптав священное знамя науки, вознамерились по прямому заданию своих хозяев истребить руководящие кадры СССР...
Сообщение ТАСС и последовавшая пропагандистская истерия в печати резко подняли, как и следовало ожидать, градус антисемитизма во всей стране. Значительное количество еврейских фамилий в тексте сообщения и прямое упоминание еврейской организации "Джойнт", а также общая тональность материалов, публикуемых в печати, передаваемых по радио и доносимых до слушателей устной партийной агитацией, ложилось на благоприятную основу, подготовленную всеми предшествующими пропагандистскими усилиями в этом направлении. На митингах трудящихся, проходивших на предприятиях и в учреждениях, клеймились позором подлые наймиты империализма, достойные за свои деяния самой жестокой кары.
При этом в глазах многих советских людей, подвергшихся соответствующей пропагандистской обработке и зараженных антисемитскими настроениями, образ этого наймита совпадал с неким воображаемым злодейским образом еврея и вызывал неприкрытое чувство ненависти. Секретарь МГК КПСС Е.А. Фурцева докладывала Н.С. Хрущеву в январе 1953 года о таком весьма решительном и изощренном требовании трудовых коллективов Москвы: "Этих людоедов, потерявших всякий человеческий облик, бросить надо в расплавленный металл".
Весьма показательно, однако, что несмотря на проклятия в адрес империализма и международного сионизма, а также регулярное появление в печати материалов, имевших антисемитский подтекст, официальная фразеология всегда оставалась в рамках большевистских классовых партийно-идеологических клише. Расистские и явные антисемитские выпады по-прежнему не допускались. В этом, кстати, можно найти подтверждение высказанному ранее предположению, что Сталин боялся упустить ту самую "точку возврата", за которой следовала утеря контроля над ситуацией в стране из-за смыкания государственного антисемитизма с погромной стихией толпы. Когда, по мнению вождя, эта "точка возврата" была все же достигнута или почти достигнута, были приняты соответствующие решения, о чем говорит и интересное наблюдение Г.В. Костырченко.
В книге "Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм" он показывает, что накануне смертельной болезни вождя, с 20-х чисел февраля, со страниц "Правды" и других газет исчезла воинственная риторика, неизменно присутствовавшая там со дня опубликования сообщения ТАСС о "кремлевских врачах-отравителях", а также материалы, в которых с помощью туманных намеков и различных литературных приемов рисовался негативный образ "типичного представителя" еврейской национальности.
Подобное же свидетельство оставил генерал-лейтенант госбезопасности П.А. Судоплатов, близко наблюдавший активных участников этих событий во властных структурах страны и отметивший резкую смену настроений в конце февраля, предвещавшую свертывание антисемитской кампании. Сталин вынужден был пойти на попятную, осознав всю серьезность сложившейся ситуации, грозившей переходом государственного антисемитизма в агрессивную открытую форму, что было, в свою очередь, чревато разрушением фундаментальных основ многонационального государства и наступлением социального хаоса. Это не означает, конечно, что престарелый диктатор готовился закрыть само "дело врачей".
Более того, после официального сообщения в печати его не удалось бы завершить и в тайне, подобно делу ЕАК. Вероятнее всего, предстоял "полуоткрытый" процесс, подобный состоявшемуся в 1952 году в Ленинградском Доме офицеров процессу над руководящими деятелями, проходившими по "ленинградскому делу". Был и еще один, более близкий по времени пример, когда в декабре 1952 года в Чехословакии были осуждены и казнены 11 руководителей страны во главе с генеральным секретарем ЦК компартии Р. Сланским. Процесс этот, организованный по инициативе Москвы и при активном участии советских советников-чекистов, также носил "полуоткрытый" характер и имел, к тому же, антисемитскую подоплеку, так как почти все обвиняемые во главе со Сланским были евреями, и их "заговор" был объявлен "сионистским".
Смерть вождя изменила политику и практику советского руководства во всех сферах жизни страны. Государственный антисемитизм, навсегда расставшись с репрессивными и кровавыми методами, характерными для недавних времен, но не исчезнув, принял иное обличие. При этом он стал еще более скрытым и негласным - ни в одном самом секретном документе не упоминалось о каких-либо ограничительных либо стеснительных мерах, направленных против евреев. Сдерживание активности евреев в области партийной, государственной, экономической, научной и культурной жизни, которое начиналось с селекции при поступления в высшие учебные заведения и продолжалось при приеме на работу и продвижении по служебной лестнице, опиралось теперь исключительно на устные директивы, по-прежнему исходившие с самых верхов партийно-государственного руководства.
По-прежнему открывая возможности для дискриминации, пусть ограниченной и негласной, оправданной прагматичными, с точки зрения властей, мотивами, государственный антисемитизм одновременно давал "зеленый свет" проявлениям бытового антисемитизма, содействовал легализации ущемлений, вызванных завистью, карьерными претензиями, желаниями воспользоваться различными привлекательными перспективами за счет другого, может быть, более достойного, но имеющего неподходящую запись по "пятому пункту". Подобная "подпитка" бытовой ксенофобии являлась дополнительным и неизбежным последствием государственного антисемитизма.
Исторический опыт показывает, что кардинальная ликвидация причин, а следовательно, и реальных основ для существования государственного антисемитизма лежит на путях к построению открытого гражданского общества. Только в этом случае можно ожидать как полного исчезновения его из основных сегментов государственной политики, так и значительного ослабления антисемитизма бытового. Однако тот же исторический опыт со всей очевидностью демонстрирует, что антисемитизм, являясь разновидностью такого широко распространенного и укорененного явления, как ксенофобия, может возникнуть в любое время и повсеместно в самых неожиданных, каждый раз своеобразных формах. Поэтому даже весьма осторожные оптимистические заключения при рассуждениях на эту тему вполне могут быть восприняты, к сожалению, как дань совершенно неоправданному социальному оптимизму.
Игорь АБРОСИМОВ.
Печатается по публикации
в сетевом альманахе
"Еврейская старина" -
с любезного разрешения
редактора Евгения Берковича.
http://www.berkovich-zametki.com/Zametki.htm
