(Продолжение. Начало в № 517)
Я рассказал о наших учителях, а теперь, наконец, об одноклассниках.
Мы были очень разными. Одни увлекались спортом, другие — поэзией; одни с удовольствием участвовали в мальчишеских разборках в школе и за ее пределами, другие предпочитали задушевные беседы с попытками решить для себя вопросы, над которыми бьются и будут биться многие поколения юношей 14 — 17 лет. Но при этом понятие \"наш\" было первостепенным, и при малейшей реальной или надуманной необходимости мы сразу объединялись и действовали сообща. Когда один из нас (не хочу называть его через столько лет) повел себя непорядочно, мы совершенно серьезно обсуждали возможность сломать ему в драке правую руку перед письменным экзаменом по литературе, и здравый смысл восторжествовал не без труда.
Все эти пятьдесят с лишним лет большинство из нас не теряют связи друг с другом, получают удовольствие от общения, если нужно — оказывают помощь, порой очень существенную, а иногда и жизненно необходимую. В силу возраста и характера я давно стал прагматиком, но сказанное выше — истинная правда. Мне многократно приходилось слышать от разных людей, что наш класс в этом смысле уникален. Видимо, это действительно так.
В пятидесятые годы, как сказал поэт, были \"физики в почете, лирики в загоне\". И действительно: практически все мои одноклассники стали либо технарями, либо физиками-химиками, либо военными. Никто не стал гуманитарием, а медиком только один — мой ближайший школьный друг Марк Волошин (\"Марс\"), сын одного из самых известных и уважаемых в Одессе профессоров-хирургов Якова Марковича Волошина.
Мы с Марсом много времени проводили вместе, у нас были общие интересы, общие знакомые. Его родители очень тепло относились ко мне, а мои — к нему. Весной мы с ним выносили в наш двор, открытый в сторону моря, столик, ставили его под старую шелковицу и при свете настольной лампы читали, обсуждали прочитанное, строили планы или просто разговаривали \"за жизнь\".
Вопросов о выборе профессии у Марика не возникало — он собирался продолжить дело отца. Этому способствовало тесное общение его семьи с коллегами отца — известными одесскими профессорами-медиками Б.Е. Франкенбергом, М.А. Ясиновским, Д.М. Хаютиным, А.А. Бабским, Л.А. Мирельзоном и другими выдающимися врачами. Но в январе 1953-го, когда мы учились в выпускном классе, было начато печально известное \"дело врачей-отравителей\" (в основном — евреев), и перспективы поступления Марика в медин стали малореальными.
К выпускным экзаменам мы с Марсом готовились в профессорском кабинете его отца, где все стены были уставлены полками с медицинской литературой. В перерывах Марс читал детективы, а я увлеченно рассматривал анатомические атласы. Как-то за этим занятием застал меня Яков Маркович, усадил рядом и стал ненавязчиво \"прощупывать\", насколько серьезен мой интерес к медицине. Убедившись, что я действительно увлечен этим, уже довольно много знаю и всерьез настроен на медицину, мудрый Яков Маркович настоятельно посоветовал мне не приближаться к медицинскому институту ближе, чем на 50 метров. Зная, что я не болтлив, он привел высказывание тогдашнего директора медина (каким-то образом ставшее ему известным) о том, что ЭТИ учиться в ЕГО институте практически не будут. Тогда, в мае 1953-го, \"дело врачей-отравителей\" уже было закрыто, а я, как говорили учителя, \"шел на медаль\" (которую впоследствии и получил). Тем не менее, мои шансы на поступление в медин оставались близкими к нулевым, что и показали потом результаты других абитуриентов с такими же, как у меня, фамилиями. Так я стал инженером и не жалею об этом.
Врачом-клиницистом Марик не стал. Еще на третьем курсе он увлекся физиологией. После института, отдав дань практическому здравоохранению в Белгород-Днестровском районе, он уже всерьез занялся физиологией головного мозга в Киеве — сначала в Институте нейрохирургии, потом — в Институте физиологии АН Украины.
М.Я. Волошин стал доктором медицинских наук, известным ученым, автором фундаментальной монографии и более чем 150 научных работ, участником многих международных симпозиумов и конференций, действительным членом Международной организации по изучению мозга. При этом он остается тем же Марсом — доброжелательным, мягким, интеллигентным, отзывчивым, простым в общении, с прекрасным чувством юмора. Марс часто приезжал в Одессу из Киева, а с 1994 года живет в США. Мы с женой были у него в Сан-Франциско, весной 2005-го он прилетал к нам. Перезваниваемся, переписываемся, обмениваемся стихами, шутками, воспоминаниями. Жаль, что мы не могли после института жить в одном городе (хоть и виделись достаточно часто). Но, как ни странно, наша внутренняя близость от этого меньшей не стала. Правда, теперь после каждого очередного разговора повисает невысказанный вопрос — сможем ли увидеться еще хоть раз?
Все школьные годы я сидел за одной партой с Гариком Лорбером. Худощавый, небольшого роста, очень живой и подвижный, он рядом с более крупными ребятами смотрелся несолидно, отсюда и кличка — Моська, на которую он без обиды отзывался. Только через два — три года, познакомившись поближе, я понял, что за этой несерьезной внешностью мало кто мог рассмотреть глубокий внутренний мир, в который Гарик полностью никого не допускает.
Впоследствии он работал инженером-строителем (недолго в Сибири, затем — в Одессе) и одновременно увлекся философско-религиозными проблемами. Это стало для него настолько серьезным, что за несколько лет до отъезда в Израиль Гарик перестал работать по специальности, а все время, энергию и удивительную работоспособность посвятил своему увлечению.
В Израиле до выхода на пенсию он работал инженером-строителем, а вечерами и ночами занимался основным делом своей жизни. Мы с женой виделись с ним в Тель-Авиве в 1998 году. В Одессе он не был почти 30 лет, очень хочет приехать и повидаться, но это пока невозможно — его маме 93 года, и он ухаживает за ней так, как мало кто из сыновей.
В пределах своих достаточно скромных материальных возможностей он часто помогает нуждающимся людям, делая это ненавязчиво и естественно. Мы постоянно перезваниваемся, переписываемся, и я надеюсь на встречу.
Эдик Горбатов (\"Граф\") был одним из очень немногих моих одноклассников, не попавших в институт, хотя в школе он занимался достаточно хорошо. Ему пришлось поступить в машиностроительный техникум, потом по назначению поработать в Перми на заводе. Затем умер его отец — известный в Одессе врач-гинеколог, а Эдика призвали в армию. Отслужив, он вернулся в родную Одессу и столкнулся с большими проблемами при трудоустройстве. Когда он поступал на работу, отношение к нему коренным образом изменялось, как только кадровик узнавал, что под благозвучной фамилией Горбатов скрывается очередной еврей.
Благодаря помощи отца одного из нас (очередной пример взаимопомощи одноклассников) Эдик был с большими сложностями зачислен на работу. Потом \"сверху\" снова пытались его уволить, хотя непосредственные руководители характеризовали Горбатова положительно. Так что молодые годы Эдика трудно назвать безоблачными. Со временем он стал специалистом высокой квалификации, руководил технологическими подразделениями инженерных служб нескольких крупных одесских заводов. С 1989 года живет и до сих пор работает в США.
Эдик и его жена — неутомимые путешественники. Трудно перечислить города и страны, где они побывали во время своих сравнительно коротких американских отпусков. США, Европа, Израиль, Мексика, Гавайи, Юго-Восточная Азия… Отовсюду они шлют нам пачки фотографий и подробные путевые заметки.
Эдик — очень внимательный человек, дружелюбный и отзывчивый. Он часто пишет, звонит, интересуется нашими делами. Мы с женой были у него в Бостоне, Эдик и его жена гостили у нас. Надеюсь, что с этим одним из самых близких моих товарищей мы сможем снова увидеться в Одессе.
Олег Щекотихин, всю жизнь откликающийся на прозвище Сoбак, смолоду увлекался морем. По диагонали его большой комнаты иногда лежала мачта от яхты, рядом ремонтировался парус, который потом вывешивался на балконе для просушки. Из-за серьезного дефекта ноги Олег не мог пройти медкомиссию в мореходку и поступил на электротехнический факультет политеха, где вместе с ним оказались еще шестеро наших одноклассников. После окончания работал в НИИ в Запорожье. И вдруг — неожиданный поступок: Олег идет плавать электриком на большом круизном пассажирском лайнере (видимо, для этой рабочей должности его физический недостаток не был настолько существенным). Он увидел мир, побывал на многих морях-океанах, в портах разных стран. Удовлетворив свою тягу к морю, Олег через пару лет вернулся в свой НИИ, занялся наукой, защитил кандидатскую диссертацию, стал известным специалистом по волоконно-оптическим системам связи, был членом профильного совета соответствующего Министерства СССР по этой проблеме. Написал и издал учебник для вузов \"Квантовые радиотехнические устройства и приборы\", ряд научных работ, имеет авторские свидетельства на изобретения, стал и. о. профессора в запорожском политехе. Олег, как и я, академик УАЭК.
Олег все годы не переставал заниматься парусным спортом. Он — яхтенный капитан, участник многих парусных регат и переходов, судья республиканской категории. Лет десять назад был приглашен капитаном для похода во Францию на камышовой лодке \"Казацкая чайка\", сделанной по описаниям старинных посудин, на которых казаки ходили по Днепру чуть ли не в Константинополь. Команда была в шароварах и с чубами, но в парусном деле не разбиралась, так что Олегу пришлось с ними непросто.
Олег часто бывает в Одессе, и мы каждый раз с большим удовольствием общаемся.
Многие мои одноклассники в молодости увлекались спортом, но в зрелые годы верность ему сохранили только трое — упомянутый Олег Щекотихин, Юра Фельдштейн (о нем речь впереди) и Витя Аминов. Последнего и еще одного нашего одноклассника Вилю Мазуровского, давно живущего в США, привлек к занятиям баскетболом легендарный тренер — Заслуженный мастер спорта СССР А.А. Глебов. Спортивные достижения Аминова были впечатляющими: в составе команды Одессы он был чемпионом Украины среди юношей, потом — призером \"взрослого\" первенства Украины, а в 1988 году в возрасте 53 лет участвовал в первенстве СССР среди ветеранов баскетбола. Для поддержания спортивной формы Витя бегал и \"кидал мячик\" почти до пенсионного возраста.
Все это не помешало Виктору стать достаточно крупным руководителем. Он работал начальником цеха, зам. директора нескольких одесских заводов, а после перестройки успешно занимался бизнесом. К сожалению, состояние здоровья последний десяток лет не позволяет ему активно работать.
Нашему однокласснику Эдику Егерю, ушедшему из жизни в 2006 году после тяжелой болезни, больше 20 лет назад был поставлен страшный диагноз — рак гортани. Во Всесоюзном онкоцентре в Москве Эдик перенес шесть тяжелых операций. Через несколько лет после этого он остался один — умерла мать, потом ушла жена. Лишенный возможности разговаривать, теряющий зрение, он стал почти беспомощным.
Не буду подробно описывать многолетние мытарства Эдика: сначала он чуть не потерял жилье, затем перенес операции на глазу, перелом шейки бедра, потом (через 21 год!) появился рецидив опухоли гортани. Если бы не Витя Аминов и его жена Нина, которые буквально вытаскивали его из всех мыслимых несчастий, Эдик не смог бы эти годы прожить ни физически, ни морально, ни материально. Далеко не всякая жена или близкий родственник способны на это. То, что сделали Аминовы, — настоящий подвиг…
Володя Маргулис единственный из нас стал химиком. Свое прозвище — Софина — он получил по имени одной из многочисленных симпатий, до которых был и в юности, и в зрелые годы большой охотник; насколько я знаю — не без взаимности. Второе прозвище — Длина без ширины (определение прямой линии из курса математики) — было обусловлено особенностями его фигуры, по крайней мере, в юности. Потом ширина стала увеличиваться, и весьма ощутимо.
Володя — кандидат химических наук, автор ряда научных работ и изобретений в этой области. Однако основные его достижения связаны с преподаванием в Московском институте (теперь — академии) тонкой химической технологии. Он — декан факультета довузовской подготовки, и на этом поприще проявил себя особенно ярко — защитил докторскую диссертацию по педагогике, издал по этой тематике ряд работ, стал профессором, заведующим кафедрой основ естествознания, академиком Международной академии информатизации (таким образом, в нашем классе три академика, включая двух академиков УАЭК). Кроме того, Володя много лет успешно занимался бизнесом.
Володя ничем, кроме той самой ширины, не напоминает напыщенного академика Нистратова из кинофильма \"Верные друзья\" — с нами он веселый, контактный, с хорошим чувством юмора. Но самое главное — он приходит на помощь. Во время тяжелейшей московской эпопеи Эдика Егеря Володя много помогал ему и потом, в течение многих лет, поддерживал Эдика деньгами.
Помню нашу с Володей поездку в подмосковную Капотню, чтобы навестить и поддержать нашего одноклассника Гарика Дивинского — одного из \"электрофаковской семерки\", которому Маргулис тоже помогал и с устройством на работу, и материально. К сожалению, Гарика давно уже нет на свете. Мы захоронили его урну в могилу отца, погибшего, когда мы еще учились в школе, — полковника Дивинского, бывшего начальника Одесского театра Советской Армии.
Вообще взаимопомощь — явление для нас нормальное и нередкое. Когда я тяжело заболел, Эдик Горбатов дважды передавал мне деньги, собранные им среди наших одноклассников в Штатах. Помогал мне и Гарик Лорбер — и в Израиле, и пересылая деньги сюда. Эдик Горбатов взял на себя все организационные вопросы, связанные с нашей с женой месячной поездкой в Штаты. Он, Марк Волошин и Феликс Коган принимали нас там, как родных.
Михаил ГАУЗНЕР.
(Окончание следует.)