На главную страницу сайта
Полоса газеты полностью.

МЕЛОДИЯ ЗЕМЛИ


Лея АЛОН Иерусалим

И вновь потянуло меня к "Песне песней" царя Шломо (Соломона). Может быть, душа почувствовала приближение весны, которую он с такой тонкостью описал. И открыла я книгу, и вошла в дивный мир, где благоухает мирт и шафран, тростник и корица, где тонконогие олени сбегают с гор и слышен голос горлицы. В нем, в этом мире, сад уподоблен возлюбленной, а возлюбленная саду. "Встань, подруга моя, прекрасная моя, и ступай за мною. Голубка моя в расселинах скал, под кровом уступов, дай мне увидеть лик твой, услышать голос твой, ибо голос твой сладок и лик твой прекрасен!" Царь Шломо был поэтом и как поэт описывал эту землю, и как влюбленный чувствовал ее. "Зима прошла, дождь миновал, удалился. Цветы показались на земле: время пения настало и голос горлицы слышен в стране нашей: на смоковнице созревание плодов, и виноградные лозы в цвету издают благоухание... Встань, Моя возлюбленная, прекрасная Моя, выйди. Ибо зима наших тягот уже прошла".

Царь ли Шломо взывает к своей Шуламит, или Б-г взывает к своему народу? О какой зиме напоминание: о той, что только-только отшумела ливневыми дождями, напоив землю, и ушла вместе с холодом и непогодой? Или, быть может, о той, что была так бесконечна, растянулась не на месяцы и годы, но на века, и казалось, конца ей не будет? Была она тягостной для народа и земли, тоскующей в долгом одиночестве и запустении. Иосиф Флавий, которому дано было воспеть красоту этого края и горькую его участь после падения Второго храма, передал всю боль человека, который пережил эту перемену. "Что касается страны у Кинерета, — писал он до Иудейской войны, — то природа ее мало уступает ее поразительной красоте".
И уже после войны и разрушения: "Воистину нельзя без грусти смотреть на землю сию, ведь были здесь деревья и сады, а осталась лишь пустошь с вырванными корнями. И что подумал бы путешественник, видевший прежнюю Иудею, а ныне нашедший здесь одну лишь пустыню, как беспокоился он и печалился о столь безотрадной перемене: ибо сама война стала сущностью этих мест, и никто б из нас, кто знал их прежде, не признал бы их в том, что осталось от них"…
Но земле этой суждено было дойти до последней грани отчаяния. Казалось, даже чудо не способно возродить ее к жизни. Этот приговор ей выносили многие путешественники, потрясенные увиденным. Но, пожалуй, самый безжалостный, безнадежный и печальный — Марк Твен, посетивший ее в 1867 году. "Над ней тяготеет проклятие, которое иссушает ее поля и сковывает ее силы... Палестина уже не принадлежит нашему будничному прозаическому миру, она отдана поэзии и преданиям — это страна грез". Он называет заброшенный, унылый этот край его библейским именем "Святая земля" и ссылается на Библию, приведя строки грозного предупреждения: "И опустошу Я страну вашу, и изумятся ей враги ваши, которые поселятся в ней... И будет страна ваша пуста, и города ваши будут руинами". Грустные размышления путешественника завершаются словами: "Нет человека, который бы не признал, что пророчество это исполнилось"... Марку Твену, поверившему в пророчество о гибели и разрушении, не был явлен свет, он не дорос до света, явленного рабби Акиве: на развалинах Храма он узрел будущее возрождение…
Но меня возвращает к себе образ, нарисованный Иосифом Флавием: "пустошь с вырванными корнями". Земля, из которой с корнем вырвано все, что может вернуть ей жизнь. Ни деревца, ни кустика не рожала она, выжженная солнцем, забывшая о далеких днях, когда была покрыта густыми лесами, когда тысячи видов растений произрастали на ней. Казалось, и нас вот так же вырвали с корнем. И эта разлука с родной землей навечно. Разве растение с вырванным корнем вернется на то же место? Потому и не оставляют корень в земле, чтобы не произросло оно вновь в той же почве. Но память подсказывает мне совсем другие примеры. Наши пророки, цари и поэты искали сравнения в мире родной природы. И находили точные и емкие образы. И судьба растений так часто была схожа с судьбою людей. Помню, как много лет назад прочла заметки журналиста и исследователя природы Азарии Алона о цветах Земли Обетованной.
Есть 150 видов цветов, для которых эта земля единственное место в мире. Нет у них другого дома, только здесь могли они пустить корни и продолжить свой род. Новелла Пинхаса Саде так и называется: "Цветы земли Израиля". Он знакомит нас с поэтом страны Израиля, жившим более двух тысячелетий назад и бывшим некогда любимым и популярным. Звали его Мелагр Тадарский. Как все поэты, он посвящал стихи возлюбленным своего сердца. В одном из них воспел цветы родной земли.

Фиалки белые сплету
С миртом и нарциссами нежными,
Вплету лилии смеющиеся,
Шафран и гиацинт пурпурный,
И розы, цветы любви,
Ими увенчаю чело ее,
На волосы душистые
Обрушу ливень цветов.

Прекрасны последние строки новеллы, передающие чувства самого Пинхаса Саде: "Все цветы, которые он упоминает, — цветы земли Израиля, и даже если и было стихотворение написано в одном из странствий, похоже, что он помнил и видел перед глазами цветы своей родины: фиалку, нарцисс, лилию, шафран, гиацинт, розу".
Пинхаса Саде я открывала для себя так же медленно, как и эту землю. Но любовь к его творчеству пришла сразу, едва прочла его новеллы и очерки о земле из книги "Путешествие по Эрец-Исраэль". То не были заметки путешественника в привычном понимании слова. Он слышал капли дождя и мог стоять в тихом одиночестве где-то у старого сруба, возвращая этому месту краски и наполняя его голосами некогда живших здесь людей. Так облюбовал он для себя место на возвышении в Бейт-Эле. Под ногами — скала, камни, а между ними влажная коричневая земля. Тишина окутала все вокруг, трава — и та трепетала на ветру беззвучно. Редкий вскрик птицы из соседней арабской деревни на мгновение нарушал ее и тут же исчезал. Города и царства строились и разрушались, исчезали, как утренний туман, а земля оставалась прежней. Такой ее видел Яаков, когда шел в Харан к Лавану, такой ее видим мы.
…Прошло много лет, а я будто вижу, как тяжело вползали на гору в заповеднике Кармель дубы и сосны. Были они похожи на постаревших и отяжелевших от долгой дороги путников. Один из них раскинул ветви, подобно сотне извилистых рук, и казалось, зеленой листвой завесил небо, ветви другого напомнили мне оленьи рога в весеннюю пору. И представилось, как деревья оплели землю своими корнями, на какую глубину ушли. Попробуй вырвать — разве только вместе с почвой. Вокруг бродили черные козы, заброшенный колодец был как сруб из сказки, четыре дерева вели хоровод, а чуть поодаль задумалась одинокое, совсем непохожее на них дерево с белыми легкими цветами. Названия цветов звучали незнакомо: дворанит, лотан, римонит, пиштан.
Наш гид, друз из деревни на Кармеле, влюбленный в природу, рассказывал легенды о цветах и деревьях. О розовом и белом лотане — двух братьях-близнецах с разными лепестками. О катлабе, дереве с красной корой, плоды которого по вкусу и виду напоминают землянику. Оно полюбило склоны горы Мирон, но до вершины так и не добралось. И об этом была сложена красивая легенда.
В этих легендах растения, как люди, тянулись друг к другу или не переносили соседства, были верны выбранному однажды месту или, подобно перекати-полю, с легкостью отдавались порыву ветра.
…И все же душе моей ближе земля Иудеи. Голые скалы, террасы, беспорядочное нагромождение камней словно бросают человеку вызов: попробуй, покори! Эти мысли рождает во мне встреча с заповедником библейской природы Неот Кдумим. Тысячи тонн земли свозили самосвалами в течение почти сорока лет, чтобы на каменистых склонах, лишенных почвы террасах, забывших руки земледельца долинах воссоздать мир природы времен Танаха. Какая удивительная символика уже в самом названии: Неот Кдумим — Оазис древности. Оазис вызывает ассоциацию с чем-то существующим в настоящем времени, слово же "древности" несет память о прошлом, порою отдаленном от нас тысячелетиями. Но ивритское "кедем", подобно реке времени, отбрасывает назад и одновременно выносит вперед: один корень объединяет слова "прежде" и "вперед", как объединил в себе сказочный мир заповедника прошлое и настоящее.
Когда в начале прошлого века Хана и Эфраим Реувени добрались до Эрец-Исраэль, была она разрушена и опустошена войнами, и только в Танахе оставалась эта земля по-прежнему прекрасной. Ливанские кедры и финиковые пальмы, оливы и миндальное дерево, яблони и орешня — все цвело и благоухало, и пророки говорили языком притч, и пастух звал свою пастушку. И Танах стал для них путеводителем в создании первой коллекции библейских растений. Пройдет много лет, на смену им придет еще одно поколение — их сын Нога Реувени, он продолжит дело родителей, им будет заложен заповедник Неот Кдумим.
Хочешь представить, как выглядела эта земля глазами разведчиков, посланных Моше? Оглянись вокруг. Перед тобой склоны гор, покрытые зеленым ковром. Кустарники и деревья тех же видов, что росли здесь когда-то: фисташковое дерево, дуб, береза, боярышник, колючая крушина и ароматный мирт. Колышется поле пшеницы и ячменя, защищенное стеной леса, а через дорогу от него — каменный ток, где молотят и просеивают зерно, воссоздавая картину тех дней, когда земледелец готовил свой первый сноп ячменя — омер — для приношения в Храм. Виноградная лоза взбирается по холмам, словно родилась вместе с ними. Это ее земля, и она дает ей силы.
На пороге трагических перемен пророк Исайя обращается к народу с притчей о винограднике: "Виноградник был у Друга моего на плодородном холме.
И окопал его, и очистил его от камней, и засадил его отборною лозою. И надеялся Он получить виноград, а тот дал плоды дикие. А теперь возвещу Я вам, что сделаю Я с Моим виноградником: сниму изгородь его — и будет он на потраву, разрушу ограду его — и будет он вытоптан. И сделаю его пустошью...". "Пустошь с вырванными корнями" — Иосиф Флавий лишь подчеркнул, с какой пугающей точностью исполнилось пророчество о наказании.
Однажды по дороге из Цфата в Акко мы проезжали плантацию старых масличных деревьев. Им было далеко за триста лет. Стволы их были полые внутри, похожие на старческие руки с узлами от тяжелой работы, а крона — зеленая, свежая, полная жизни. И казалось, дети отделились от ствола, который нес в себе всю боль пройденного пути. Оливы Неот Кдумим собрали со всех уголков страны. Были они тоже старыми — от ста пятидесяти до трехсот лет. Поначалу их просто хотели вырубить. Потом срезали крону, оставили ствол и корень. И посадили. И они пустили новые корни, и зацвели по-молодому, словно и не было прежней жизни. Наши мудрецы сравнивают царя Давида с побегом оливы, которому дана сила выстоять, несмотря на страдания. А мы? Разве не из той же породы, разве не тот же ствол дает нам силу устоять на этой земле, не тот же корень держит нас в ней? Ты ощущаешь это с особой остротой, если хоть раз посадил на этой земле свое дерево. Я помню, как это было у меня.
...Дом стоял на холме, на самой его вершине. И взгляду открывалась огромность неба, горы в первых лучах солнца и впадины между ними. Приближался Шавуот. Первый день рождения внука. И мы решили посадить в его честь деревце. Земля была спекшаяся от жара солнечных лучей, каменистая. Но вот корешок лег в приготовленную для него лунку, и тонкий ствол заколебался на ветру. А рядом уже рос миндаль, вился по стене дома виноград, цвела яблоня, дарило тень ореховое дерево. Сын посадил все это, как только перебрался в дом. Поселение Маале Михмаш тогда было совсем молодым. Каждый куст радовал глаз, каждый цветок появлялся на свет с трубочкой для поливки. Берегли воду, и цветок получал ее по каплям, чтобы не потерять драгоценную влагу. Это был кусок земли, отвоеванный у пустыни. Тебя окружали серые без растительности горы, камни и земля, рыжая, как шерсть овец, которые на ней паслись. И первое естественное сравнение: оазис и пустыня.
Потом я часто бывала на поселениях, но это сравнение с оазисом в пустыне лишь утвердилось во мне. Только строчка из псалма Давида "Б-г пастырь мой... На травяных лугах Он покоит меня, к водам тихим водит меня" — словно спорила со мной, напоминая, что оазис (неот) там, где есть вода, а в нашей израильской пустыне ее не было. В Гуш Катиф в поселении Неве Дкалим в одной из журналистских командировок я записала свои мысли: "Всегда, когда мечта выглядела нереальной, говорили "дом на песке", а здесь все выращенное и построенное на песке затмевает любую фантазию. Оазис в пустыне. Да, можно построить на песке и можно разрушить на земле самое прочное строение. Все зависит от того, какая идея тебя ведет"…
Серебрится на ветру листва оливы. Мягкое свечение исходит от шалфея, бело-розовый нимб окружил миндаль, первым из плодовых деревьев, пробуждающийся к весне. Свет солнца щедр и ярок. И кажется, что все сливается в единую мелодию. Она пришла к нам из дальних далей, от нашего праотца Яакова — пастуха, которому дано было различать шепот трав, любить каждое деревце и слагать свои напевы. Посылая сыновей к правителю Египта, еще не зная, что это Йосеф, наказывает им Яаков взять дары земли: немного бальзама, немного меда, пряностей и ладана, фисташек и миндаля. Он называет их "зимрат Аарец" — мелодия земли. Говорит мидраш, что ветер носил эти напевы почти тысячу лет, пока их не услышал другой пастух — наш царь Давид.
А потом вознесет свою хвалу Эрец-Исраэль раби Нахман из Браслава, тосковавший о ней в разлуке: "Если бы человеку дано было услышать песнопения и славословие трав, он услышал бы, как каждая травинка поет песнь Всевышнему, да будет благословенно Имя Его, без всякой корысти, без всякой посторонней мысли". Чуткая душа нашей современницы композитора и поэта Номи Шемер откликнулась на эти слова, и она подарила нам песню "Шират-ха-асавим" — "Песнопение трав":

Знаешь ли,
Что у каждого пастуха
Есть особый, его лишь
Мотив,
Знаешь ли,
Что у каждой из трав
Мелодия есть,
Она лишь ее,
Лишь ее...
И вот из песен этих трав
Создается напев
Пастуха...

Как неожиданно соединились века, будто и не было разрыва между поколениями!
Стою на скале. Камни: серые, рыжие, беловатые. Иногда из расселин выползает нежный росток. Внизу, под скалой, зеленое озерцо. Сверху оно кажется дном чаши, а стоит спуститься вниз — молодой инжир и гранатовое дерево с яркой зеленью и красными едва завязавшимися плодами, белые и розовые цветы горного шиповника, ореховые деревья и раскидистые пальмы соседствует друг с другом. Тонкий аромат горной розы разлит в воздухе, кружит голову запах мирра и ладана, благоухает шалфей. Летают шмели. Разноголосо поют птицы. Иногда в тишину врывается гул самолетов — в десяти минутах езды — аэропорт. Мир вокруг словно воспевает древность и молодость Земли Обетованной…

Печатается по публикации в сетевом альманахе
"Еврейская старина" — с любезного разрешения
редактора Евгения БЕРКОВИЧА.

Полоса газеты полностью.
© 1999-2025, ІА «Вікна-Одеса»: 65029, Україна, Одеса, вул. Мечнікова, 30, тел.: +38 (067) 480 37 05, viknaodessa@ukr.net
При копіюванні матеріалів посилання на ІА «Вікна-Одеса» вітається. Відповідальність за недотримання встановлених Законом вимог щодо змісту реклами на сайті несе рекламодавець.