|
 На главную страницу сайта |
(Продолжение. Начало в № 490.)
Средневековый раввинизм, занимаясь главным образом развитием талмудического учения, интересовался не только ритуальной и законодательной сторонами иудаизма, то есть Алахой; он проявлял не менее искренний благочестивый интерес и к другой, дополнительной, этической стороне Талмуда — Агаде.
Этот благочестивый интерес породил обширную литературу этического характера, в создании которой принимали участие крупнейшие знатоки Закона. Целью этого вида литературы было культивирование внутренней сущности заповедей и обязанностей ритуального и нравственного порядка, которые проповедовал иудаизм. В этих произведениях старались внедрять благочестие и добродетели высшего порядка. Особое внимание уделялось благоговению перед Б-гом и любви к Нему, любви к людям и проблеме человеческого братства, а также чистоте дел, речей и помыслов, кротости, правдивости и честности во всех людских отношениях с евреями и неевреями.
В одной из предыдущих глав уже упоминались нравоучительные сочинения философа Бахии ибн Пакуды и мистика Иеуды а-Хасида, которые читались и изучались в широких кругах еврейства. Сейчас мы рассмотрим некоторые наиболее выдающиеся сочинения более позднего периода, оказавшие значительное влияние на евреев и на формирование нравственного поведения иудаизма.
Первым по времени явился труд Ионы Герунди (ум. в 1236 г.), автора обширных комментариев на кодекс Альфаси. Его сочинение "Шаарей Тшува" ("Врата раскаяния"), как указывает само заглавие, посвящено проблеме раскаяния и нравственно-религиозного самоусовершенствования. В период между Рош-а-Шана и Йом-Кипуром многие благочестивые евреи изучают эту книгу и в наши дни.
По образцу нравоучительной книги Бахии Зехария а-Явани из Греции (ум. ок. 1394 г.) создал свою "Книгу справедливости" ("Сефер а-Яшар"). В этом сочинении автор описывает внутренние препоны, встающие на пути к чистой и справедливой жизни: потворство своим слабостям, любовь к удовольствиям, гнев, леность, лесть, заносчивость и пр. — и дает советы, как преодолеть эти недостатки.
Среди самых популярных и уважаемых книг еврейского средневековья по этике — сочинение Ицхака Абухаба (ок. 1492 г.) "Менорат а-Маор" ("Светильник"). Ицхак Абухаб был одним из ведущих ученых-талмудистов своего времени и автором ряда законодательных работ. "Менорат а-Маор" состоит в основном из сентенций религиозно-этического характера, извлеченных из Талмуда и Мидрашим, искусно расположенных по определенным темам. Эти выдержки перемежаются с красивыми притчами, рассказами и личными размышлениями автора, придающими книге особое очарование, благодаря которому она приобрела широкую популярность среди мужчин, а также женщин, для которых эта книга была переведена на идиш, родной язык большинства евреев Восточной Европы.
Другая широко распространенная книга, хотя и не оригинальная по содержанию — компиляция на этические темы, составленная Яаковом бен-Хабибом (начало XVI века), в которой собраны все агадические места из Вавилонского Талмуда, расположенные в том же порядке, что и в оригинале. Популярен также труд Элияу Дивидаса (ум. в 1518 г. ) "Решит Хохма" ("Начало мудрости"). Это произведение, окрашенное мистицизмом, посвящено благоговению перед Б-гом и любви к Нему, святости, кротости, раскаянию, личной и общественной морали.
Большим успехом пользовалось анонимное сочинение "Орхот Цадиким" ("Пути праведников"), посвященное культивированию внутренних достоинств, которыми наделен человек, для служения Б-гу и ближним. В основании всех праведных поступков лежит страх Б-жий: "Страх Б-жий есть сила, которая объединяет все добродетели, скрепляя их в единое целое, подобно той нити, на которую нанизан жемчуг. Стоит ослабить нить, как посыплются все жемчужины. Стоит допустить послабление в благоговении перед Б-гом, и все добродетели становятся неэффективными".
Для тех, кто стремится достигнуть морального и религиозного самоконтроля, до наших дней настольной книгой служит "Месилат Йешарим" ("Тропа справедливых"), написанная Моше Хаимом Луцато (1707 — 1747), которая прочерчивает путь, ведущий к святости.
К этому же кругу литературы относятся моральные завещания (цаваот), которые составляли родители как последнее слово, обращенное к своим детям. До нас дошло много документов подобного рода, но самым известным является завещание Ашера бен-Ехиэля, которое включено во многие молитвенники для чтения отдельных отрывков из него каждый день недели.
При наличии того огромного богатства этического материала, которым изобилуют Талмуд и Мидрашим, еврейской средневековой этической литературе не представлялось больших возможностей для создания самостоятельных произведений. Однако в нравоучительной литературе других народов трудно найти что-либо равное ей по чистоте и величию. Интересно в этой связи высказывание профессора одного из немецких университетов прошлого века, который, ознакомившись с завещанием рабби Ашера, не удержался от замечания: "Ничего подобного нельзя было бы ожидать в ту эпоху даже от христианина".
Вот несколько отрывков из этого завещания, которые можно привести для доказательства справедливости вышеизложенного мнения:
"Не спеши ссориться; избегай клятв и страстных уверений, слишком громкого смеха и припадков гнева (...) Избегай нечистых сделок (...) Сруби под собой все чисто человеческие подпорки и не превращай золото в важнейшую цель своей жизни, ибо это первый шаг к идолопоклонству. Расточай лучше деньги, чем слова. Что же до недобрых слов, то хорошенько взвесь их, прежде чем они слетят с твоих уст. Сказанное в твоем присутствии, даже если это не секрет, не передавай дальше. И если кто рассказывает тебе что-либо, не говори, что ты это уже слышал.
Не засматривайся слишком на тех, кто богаче тебя, а взирай на тех, кто меньше тебя одарен земными благами (...) Не борись тщеславно ради достижения мелкой цели: доказать, что ты правее мудреца, — от этого ты не станешь ни на йоту мудрее (...) Первым обращайся с приветствием к любому человеку, какого бы ни был он вероисповедания; не раздражай человека чужой веры".
Эти действительно прекрасные мысли, выраженные к тому же в прекрасной форме, — один из многих примеров тех жемчужин, которыми изобилует средневековая раввиническая литература нравоучительного характера.
К той же группе произведений принадлежат сборники религиозно-нравственных наставлений (друш), которые стали возникать с XVI века и разрослись с тех пор в обширный литературный жанр. Первоначально задуманные как назидания верующим, эти наставления, каждое из которых с логической последовательностью и лингвистической точностью разрабатывало отдельную центральную тему, преследовали цель укрепить и углубить религиозное сознание верующих, облагородить чувства, очистить порывы и одновременно заклеймить распространенную нравственно-религиозную распущенность и злоупотребления в жизни отдельного человека или всей общины. Таким образом, эти назидания, можно сказать, заложили основу еврейской проповеди в ее современном виде.
Самый ранний из этих сборников, "Нефуцот Иеуда" ("Еврейская диаспора"), принадлежит перу Иеуды Москато (первая половина XVI века), самого блестящего представителя этого жанра. Младший современник Москато, испытавший его сильное влияние, Азария Фиго (род. в 1579 г.) сочинял наставления, полные социальных прозрений и душевной силы пророков. Москато и Фиго жили в Италии, но их метод нашел быстрое распространение в Польше, где крупнейшим мастером жанра наставлений стал Шеломо Эфраим Луншиц (ум. в 1610 г.), чьи произведения отличались высокими литературными достоинствами и глубиной одухотворенной мысли.
Средневековая раввиническая литература породила также много образцов религиозной поэзии — веселых, торжественных и грустных — для синагогальной службы в дни праздников, постов и для ряда особенных Шаббатов. Такие крупнейшие поэты литургии, как Мешулам бен-Калонимус (X век) и Шим'он бен-Ицхак-бен-Абун (XI век), были прославленными раввинами. Духовные гимны создавали также рабену Гершом, Раши и тосафисты. Один из самых известных и любимых гимнов, исполняемых в синагоге в канун Йом-Кипура, принадлежит перу английского тосафиста Йомтова из Йорка.
Средневековому раввинизму обязаны мы и множеством библейских комментариев, в которых сливаются воедино Алаха и Агада. Первое место среди них принадлежит комментарию Раши, который благодаря своей ясности и гармоническому слиянию скрытого смысла с простым и естественным объяснением текста сделал наследие знания Торы, накопленное на протяжении трех тысяч лет, доступным не только ученым, но и широким народным массам. Комментарий Раши к Торе, не менее известный, чем к Талмуду, оказал большое влияние и на христианский мир. Николас де Лира (1265 — 1349), труды которого составляют важное звено в переходе от Средних веков к Реформации, постоянно ссылается на Раши в своих "Комментариях", которые, в свою очередь, явились одним из основных источников, использованных Лютером во время работы над переводом Библии; многие комментарии Раши вошли также в английскую версию Библии короля Джеймса.
Способных последователей, ему подобных, у Раши не было, но по его примеру возник целый ряд комментаторов Торы, трактующих ее каждый по своему разумению. Авраам ибн-Эзра родом из Кордовы или Толедо (1092 — 1167) объединил в своем комментарии научный подход с должным уважением к традиционным авторитетам. Внук Раши, тосафист Шемуэль бен-Меир (1085 — 1175), в своем комментарии к Пятикнижию особое внимание уделил буквальному смыслу текста — пшату. Выдающийся талмудист и каббалист Моше бен-Нахман из Героны (1194 — ок. 1270) в своем большом комментарии к Пятикнижию помимо объяснения буквального смысла текста, основанного на чисто филологических исследованиях, объединил рационалистический подход к Торе с поисками ее тайного смысла. Давид Кимхи из Нарбонны (1160 — 1235) разработал строго грамматический метод. Труды Кимхи оказали большое влияние на христианских гебраистов Реформации.
Совершенно новый метод применил истолкователь Торы Дон Ицхак Абрабанель (1437 — 1508), который первым стал учитывать исторический фактор. В своих комментариях он приводит соответствующие историко-политические параллели, освещающие события, описанные в Торе. Удачной попыткой найти золотую середину между рационалистической и мистической трактовками является комментарий ученика Каро, Моше бен-Хаима Альшеха из Цфата (1508 — 1600).
Единство Алахи и Агады, внешних обрядов и внутреннего благочестия, которое стремился поддерживать и развивать средневековый раввинизм, подготовил почву для возникновения хасидизма — поразительного религиозного движения, которое, зародившись в середине XVIII века в отдаленном уголке Украины, со сверхъестественной быстротой распространилось на соседние страны и за несколько десятков лет охватило почти половину мирового еврейства.
В противоположность широко распространенному мнению, хасидизм отнюдь не был явлением революционным. Он не стремился к освобождению народных масс от их привязанности к раввинскому закону. Наоборот, он старался придать закону более строгий характер. Хасидизм не внес в иудаизм и каких-либо новых основополагающих идей. Это движение — совместное порождение раввинизма и Каббалы, в них можно легко обнаружить все, что мыслит хасидизм и чему он учит.
Важная новаторская черта хасидизма, скорее, в том, что он с особой силой подчеркнул одни идеи и отодвинул на задний план другие. Этим хасидизм вдохнул новую энергию в еврейскую религиозную жизнь.
Опираясь на талмудический принцип: "Святейший, да будет благословенно Имя Его, требует сердца" ("Санхедрин" 106), — хасидизм обратил свой призыв не столько к разуму, сколько к эмоциям верующих. Этот призыв был специально приспособлен к нуждам времени, в которое появился хасидизм. Кровавые погромы 1648 г., учиненные казаками Хмельницкого, парализовали общественно-экономическую жизнь польского еврейства. В своих страданиях евреи видели "родовые муки" мессианской эры, и в этом настроении они легко поддались влиянию движения лжемессии Шабтая Цви (1626 — 1716), который увлек за собой немало людей, обольщенных безумной надеждой на немедленное избавление от страданий. Провал этого движения породил еще больший хаос в нравственно-духовной атмосфере народной жизни. Но если у образованных людей оставалась опора — занятие Торой, то люди необразованные такой опоры не имели. Последним, составлявшим большинство еврейского населения, особенно — в Украине, хасидизм, основателем которого был Исраэль Баал-Шем-Тов (Бешт; 1700 — 1760), и предложил средство избежать отчаяния, которому они поддались.
В основе учения Бешта лежат любовь и забота о простом необразованном еврее, которого принято называть "ам а-арец" (буквально — "народ земли"). Типично в этом отношении следующее заявление Бешта:
"Как по земле, все и всяк ступают по еврею. Но Б-г вложил в землю силу порождать всевозможные растения и плоды, необходимые для пропитания всех Его творений. В земле таятся также такие сокровища, как золото, серебро, драгоценные камни и полезные ископаемые. Простой еврей подобен земле. Он полон самых прекрасных и драгоценных человеческих качеств, даже самый ординарный из народа. Как говорили наши мудрецы: "И самый недостойный из вас полон добродетелей, как гранат полон зерен".
В теоретическом плане учения Бешта опираются на лурианскую концепцию Каббалы. Хасидизм подчеркивает необходимость восстановления гармонии ради Исраэля, Шехины и всего мироздания. Но — вместо лурианского обращения к апокалиптическим видениям мессианского избавления в будущем — хасидизм направляет внимание на искупительную силу Б-га в настоящем, в ходе повседневной жизни. Не ослабляя веры в мессианское избавление, хасидизм учит, что каждое мгновение в настоящем есть момент спасения отдельной личности и шаг вперед, к общему окончательному спасению. С помощью этой концепции хасидизм рассчитывает извлечь народ из бездны отчаяния, в которую тот погрузился. Мессианские надежды, конечно, не сбылись, но процесс блаженного избавления, тем не менее, продолжается здесь и сейчас, и каждый человек может в нем участвовать. Для этого не требуется особых качеств. Любой еврей, каковы бы ни были его социальное положение и личные способности, может быть вовлечен в процесс искупления. Для этого нужно только сердце, жаждущее прильнуть к Б-гу, вступить с Ним в контакт. Тот, кто следует этому зову сердца — Б-жьему велению, помогает восстановлению гармонии как на Земле, так и на небе и обеспечивает исцеление своему больному телу и страждущей душе. Лучший способ общения с Б-гом — молитва, возносимая в экзальтированной радости и состоянии экстатического порыва (итла авут), когда человек забывает себя и все окружающее и сосредоточивает все свои помыслы и чувства на единении с Б-гом. Такое экстатическое состояние таит самые неожиданные возможности, оно может "прорвать" обычные законы Вселенной и сотворить чудо в мире повседневного существования.
Для достижения такого восторженного состояния человека хасидизм прибегает к специальным стимуляторам — энергичным телесным движениям, громкому пению и даже пляскам. То, что относится к молитве, относится и к заповедям, которые также образуют идеальную лестницу, ведущую к общению с Б-гом. Во всех религиозных обрядах важен не только ритуал, но и самозабвенный пыл, с которым он выполняется.
Исидор ЭПШТЕЙН.
(Продолжение следует.)
