На главную страницу сайта
Полоса газеты полностью.

К 70-летию выхода повести Козачинского «Зеленый фургон» и 50-летию съемок одноименного фильма

Куда увез «Зеленый фургон» своих создателей


Елена КОЛТУНОВА

Думается, что ни одна профессия не сравнится по популярности в кинематографе с профессией работника милиции. Но начну с вопроса к читателям: "Назовите того, кто сыграл самого обаятельного и привлекательного милиционера в кино". Для упрощения предлагаю подсказку: фильм, в котором сыграл этот актер, снят в годы советской власти украинскими кинематографистами.

Полагаю, что кто-то тут же вспомнит сериал "Рожденная революцией" режиссера Григория Кохана и главного героя — молодого решительного Николая Кондратьева — Евгения Жарикова, воплотившего на экране образ реального Кондратьева (Сергея), изловившего Леньку Пантелеева. Кто-то вспомнит два фильма Суламиф Цибульник, "Инспектор уголовного розыска" и "Будни уголовного розыска", в которых играл замечательный, к тому же необыкновенно красивый и обаятельный актер Борис Зайденберг (кстати, в первом из фильмов его "начальника" сыграл артист, к которому тоже приложимы все вышеназванные эпитеты — Юрий Соломин). Можно назвать и картину Виллена Новака "Ринг" с таким выдающимся актером, как Александр Пороховщиков.
Но не о них речь. Даю еще одну подсказку: вышеназванный милиционер обладал рядом талантов. Кроме обаяния у него было прекрасное обоняние, позволявшее по запаху дыма определять, из чего гонят самогон в той или иной хате, и не менее прекрасный нюх на спекулянтов и прочих нарушителей порядка. Он мог на слух за километр определить, какая ступица звенит в колесе фургона, он мог… да мало ли что еще мог этот хитрый хохол, не чурающийся взяток и на проверку оказавшийся, несмотря на бравый вид, трусом. Казалось бы, последнее из сказанного не очень согласуется с понятием "самый обаятельный и привлекательный", но те, кто видел фильм "Зеленый фургон", тот, старый, черно-белый, односерийный, тут же со мной согласятся.
У Юрия Тимошенко, сыгравшего милиционера Грищенко, обаяния не отнять, а работу его можно назвать непревзойденной. Я настаиваю на эпитете "непревзойденная", потому что даже такой замечательный актер, как Борислав Брондуков, сыгравший ту же роль Грищенко в двухсерийной версии "Зеленого фургона", поставленной Александром Павловским, после Тимошенко уже как-то не воспринимается. Впрочем, так же, как сам фильм Павловского не идет ни в какое сравнение с фильмом Генриха Габая.
Автором сценария первого "Зеленого фургона" был мой отец Григорий Колтунов. Осенью прошлого года отмечалось столетие отца. В связи с этим на Международном киевском кинофестивале "Молодость" проходила ретроспектива фильмов, снятых по его сценариям. Среди отобранных картин была и лента "Зеленый фургон". Я представляла эти фильмы, рассказывала о том, как они создавались. Об их судьбах. Наиболее сложная судьба оказалась у картины "Зеленый фургон" и у режиссера этой ленты Генриха Габая.
И пока я рассказывала кинозрителям о картине и ее режиссере, мне вдруг пришла в голову парадоксальная мысль, что все могло бы сложиться иначе, если бы не блестящая работа Юрия Тимошенко. История не знает сослагательного наклонения, но все же, все же, все же…
Когда-то мне хотелось написать статью "Шляхи "Зеленого фургона". Первый шлях — это путь, который прошел писатель Александр Козачинский. Этот путь привел его к созданию повести "Зеленый фургон". Второй — создание фильма Габая. Третий должен был быть связан с именем Владимира Высоцкого, написавшего сценарий и мечтавшего поставить свой фильм "Зеленый фургон".
К этому времени фильм Габая был изъят из проката и долгие годы (до 1994 г.) считался погибшим: предполагалось, что его смыли. Мечте Высоцкого не суждено было осуществиться. Буквально в тот день, когда с огромными трудностями было получено добро на постановку фильма, Владимира Семеновича не стало.
Следующий шлях, по которому покатил "Зеленый фургон", привел на экран фильм Александра Павловского. Насколько сценарий этого фильма отвечает замыслу Высоцкого, не берусь судить. Тем более невозможно себе представить, какой получилась бы лента, снятая самим Владимиром Высоцким. А пока по теле- и киноэкранам мчатся "Зеленые фургоны" Габая и Павловского.
Мне почему-то кажется, что изломы судьбы фильма "Зеленый фургон" и его режиссера как-то связаны с изломами жизни автора повести, самого Александра Козачинского. И в судьбах автора и его повести наблюдаются странные совпадения круглых цифр. Судите сами. Александр Козачинский родился в 1903 году. Ровно через 20 лет, в 1923, он приговаривается за бандитизм к расстрелу (к счастью, дело окончилось тюремным заключением). В том же 1923 году, находясь в заключении, он начинает свою писательскую деятельность в допровских изданиях "Голос заключенного" и "Жизнь заключенного". В 35 лет Козачинский пишет бессмертную повесть "Зеленый фургон". В 1943 году, то есть в возрасте 40 лет, Александр Казачинский умирает от туберкулеза. В 1958 году — в год, когда Козачинскому исполнилось бы 55, а его повести 20 лет, Григорий Колтунов и Генрих Габай приступают к съемкам фильма "Зеленый фургон". Проходит ровно 25 лет — и, можно сказать, к 80-летию Козачинского, в 1983 г. выходит "Зеленый фургон" Павловского…
Но как будущий писатель стал бандитом? Некоторые продвинутые читатели, знакомые с повестью "Зеленый фургон" и ее экранизацией, воскликнут: "Ну как же, он же выведен в повести как конокрад Красавчик, а поймал его Володя Патрикеев, прототипом которого был Евгений Петров (Катаев)!". Этих читателей ввела в заблуждение точность топографических и исторических деталей, свидетельствующих о биографичности повести. В действительности Володя Патрикеев — это некая компиляция биографий Козачинского и Катаева (Петрова). О подробностях сложной жизни Александра Козачинского и пересечении его "шляха" со "шляхом" Евгения Петрова можно прочитать у Натальи Панасенко. Я же позволю себе лишь в нескольких словах рассказать о "милицейском" и "бандитском" периоде в биографии Казачинского.
"Милицейский" период начался с обязательства, подписанного Козачинским: "1920 года августа 25 дня я, нижеподписавшийся сын трудового народа Александр Козачинский, гражданин г. Одессы, 17 лет (…) даю подписку, что буду стоять на страже революционного порядка…". Н. Панасенко, работа которой построена на архивных документах, отмечая детали биографии Козачинского, перенесенные им в повесть "Зеленый фургон", указывает на совпадение даты 25 августа 1920 года с датой на наградных часах Володи Патрикеева. Впрочем, совпадений в биографии, географии и подробностях службы Козачинского и Патрикеева столько, что можно утверждать, что в Володе Патрикееве Козачинского больше, чем Петрова. И с самогоноварением он боролся, и убийства в меру сил расследовал, и кражей лошадей с фургоном, окрашенным в зеленый цвет (протокол от 17 мая 1921 г.), ему пришлось заниматься.
Кстати, в 1920 году Евгений Петров в милиции еще не работал. Лишь в 1921 году он поступил в милицию Мангеймского района.
Поскольку коррупция не есть достижение сегодняшнего дня, то и в 20-е годы за излишнее рвение, расцененное как дискредитация власти, — Козачинский "раскрутил" дело против занимавшихся хищением, вымогательством и мошенничеством десяти работников исполкома, восьмеро из которых были членами партии, — сотрудника УГРО 1 разряда Козачинского судят и приговаривают к 3 годам концлагерей без лишения свободы (по сегодняшним представлениям — это принудработы с фиксированным местом проживания).
Вскоре приходит амнистия, и Козачинский вновь зачислен агентом 1 разряда в одно из местечек Балтского района. Здесь снова пьянки, взятки, незаконные обыски, притом с благословления начальника милиции. Не имея возможности бороться со всем этим злом (печальный опыт такой борьбы уже есть) и не желая участвовать в подобных делах, Козачинский дезертирует из милиции. Скитания, бедствия и голод приводят его в банду неких Бургарта и Шмальца, за которыми уже числятся два убийства, кстати, не столько с целью разбоя, сколько по личным мотивам. Если не считать этих двух убийств, то вся банда фактически — бандиты поневоле, которые, в основном, занимаются кражей скота и птицы, для того чтобы просто выжить.
Бандитов переловили, когда они попробовали легализоваться и зажить обычной жизнью, устроившись на какой-нибудь завод. В поимке Бургарта принимал участие Евгений Петров, тогда еще Катаев. Козачинского брали отдельно. Брали, как Сашку Червня в повести. Выпустили из тюрьмы одного из подельников (кстати, игравшего роковую роль в жизни молодого Козачинского), который должен был подать милиции знак — когда Козачинский зайдет в дом, выставить у крыльца вилы (в повести — выпущенный на свободу Федька Бык выставлял лопату). После ареста — суд, приговор к расстрелу, замененный заключением в ДОПР, недолгая отсидка, переезд в Москву и работа в "Гудке", собравшем весь цвет советских поэтов и писателей того времени.
Вышедшая в 1938 г. повесть "Зеленый фургон" представляла собой иронический детектив. Это был шедевр, впитавший в себя дух Одессы, запах и свежесть моря, и зной пыльной степи. Пожалуй, никто более не сумел в такой изящной форме и с таким юмором отобразить неспокойную жизнь Одессы 20-х годов. Авторам фильма предстояло сохранить в картине аромат повести. И Григорий Колтунов, влюбленный в свою Одессу и влюбившийся в повесть Козачинского, не только сохранил интонацию Козачинского в сценарии, но внес в иронию и юмор автора и свою лепту.
Более того, отдав сценарий в руки молодого режиссера Генриха Габая, он вместе с ним продолжал работать над картиной. В 2003 году я получила письмо из Америки от Генриха Габая. Вот что он пишет о работе над фильмом:
"Прежде всего — это была работа вместе с Григорием Яковлевичем. Причем работа велась вовсе не в кабинетных условиях. Бывало, с утра мы должны были встретиться для работы над режиссерским сценарием. Я приезжал к нему.
— Ты знаешь, мальчик мой, — озабочено говорил мне Колтунов, — сегодня нам не удастся посидеть: я должен заехать к моей тете, помочь ей. Если хочешь — поедем со мной, поболтаем.
Мы садились в его серый автомобиль и отправлялись к тете. (…) По дороге нам все равно не терпелось обговорить вчерашние эпизоды, и мы изустно, не глядя в текст — глядеть надо было на дорогу, — импровизировали возможные повороты сценарных событий, поступков героев. (…) Остальную часть дня мы лежали на пляже (…) возле нашей киностудии. За такой день возникало очертание нескольких эпизодов или какие-то особые "штуки". Ироническую интонацию Козачинского, его подтексты нужно было ведь как-то выразить в действии, в поступках персонажей.
Шутки и озорные находки Г. Я. подбрасывал не только на сценарной стадии, но и во время съемок. В одном из эпизодов вор-неудачник Федька Бык (играл его обаятельный и смешной актер Роман Филиппов) украл некстати вокзальные часы, нужно было как-то забавно пропустить его с добычей по городу, но это никак не придумывалось, пока Г. Я. не показал мне на большую рельефную скульптуру: два титана спинами поддерживают земной шар ("Дом с атлантами" на Гоголя. — Е. К.). Проходя под ней, Федька с узлом на спине был очень смешон. (Этот эпизод сильно урезала наша "цензура".)
Но работа над "Зел. фург." была не только забавой. Украинское киноначальство дозволило снимать фильм с большими оговорками, несколько раз требовало материал на контрольный просмотр. Не нравился им общий дух повести, сценария и отснятого материала: слишком шутливый взгляд на эпизоды гражданской войны, отсутствие патриотического пафоса в подаче событий, не нравился гимназист в роли начальника уголовного розыска и его наивные поступки. Помню, зам. министра культуры Ив. Ив. Чабаненко говорил мне:
— От у вас, колы воны селом поихалы, стоять мужики, дывяться и чухають у потылици. Чому вони чухають?.. Хиба ж це добре смиятися над украинськым селяныном?.. Ну, хто ж из добрых украинських мытцив або письменникив смиявся над украинськым селяныном?!
— Гоголь смеялся, — ответил я.
— Та Гоголь був москаль! — отрубил Иван Иванович.
Вот при таком отношении снималась картина…"
Могу заверить, что неприятности начались еще при утверждении сценария. Помню, что поля литературного сценария отца пестрели комментариями киночиновников. Тот же Чабаненко оставил свой "автограф" на странице с эпизодом на одесском постоялом дворе, куда заехал Володя, преследующий Красавчика. Описывая предрассветное сонное царство двора, отец написал: "Дремали лошади, положив друг другу головы на шеи". Рядом комментарий Чабаненко: "Нелогично, с точки зрения лошадей". Комментировать такой комментарий уже излишне.
За сценарий отца мужественно сражалась редактор фильма Валентина Сергеевна Кулик.
В результате этой борьбы уже после выхода картины на экран Кулик вынуждена была уйти из кинематографа. Впоследствии она работала завлитом Одесской оперы. Немалые нарекания вызвал дикторский текст как таковой, да еще в исполнении Зиновия Гердта.
И чиновники потребовали "убрать этот еврейский иронический голос Зямы Гердта" (закавыченная часть фразы взята из письма Г. Габая. — Е. К.). Правда, звучание дикторского текста в блестящем, даже слишком блестящем исполнении Зиновия Гердта не нравилось и отцу. Закадровый текст был написан в том же ироническом духе, что и вся повесть Козачинского, и Гердт остро выявлял подтекст на все события фильма, в том числе и героические.
Но с точки зрения Колтунова, беда заключалась в том, что Гердт, озвучивший к тому времени знаменитую французскую ленту "Фанфан-Тюльпан", произносил дикторский текст в той же интонации. Фильм становился в чем-то подражанием французам. После ряда безуспешных поисков другого актера наговаривать текст поручили исполнителю роли Володи Патрикеева Владимиру Колокольцеву. Дикторский текст Колокольцев читал в той же наивной непосредственной манере, в которой играл Володю. Это придало картине другую интонацию, более "домашнюю" что ли, и даже более достоверную, более соответствующую тому, что повесть написана от лица самого Володи Патрикеева. Гердт долго обижался на отца, как-то между ними произошел острый разговор, но потом они помирились.
История подбора актера на главную роль тоже полна трагикомических случайностей. Но передам слово Габаю.
"Я планировал на эту роль актера из МДТ им. Станиславского, молодого парня, умненького, но со странностями. Странности и сказались: прилетев в Одессу на кинопробу, он тут же в аэропорту потребовал накормить его. Пока мы с директором картины ждали, чтобы он поел борща, этот парень развивал идею об опасности своего участия в съемках из-за своей театральной загруженности и возможности быть за это изгнанным из театра. Наши ссылки на множество театральных актеров, снимающихся в кино, не помогали. Съев свой борщ, парень категорически потребовал, чтобы его тут же отправили домой в Москву. Как бы ненормально это не выглядело, мы обязаны были его отпустить. Честно говоря, и Б-г с ним, какие еще фокусы он мог выкинуть в работе. (…) В поспешных поисках я наткнулся на ленинградского мальчика Колокольцева — милого, органичного, но не производившего впечатления умного парня. Это был компромисс, на который настоящий режиссер никогда не должен идти. Мальчик никак не был "личностью", и это, к сожалению, видно было на экране…"
Но вернемся к Юрию Тимошенко, создавшему неподражаемый образ Грищенко. Вначале на роль Грищенко Габай наметил прекрасного актера Леонида Быкова. Быкову подобрали смешной френч и обмотки, и на кинопробе получилось именно то, о чем писал Козачинский, — "плутоватый обаятельный хохол". Но вскоре Быков прислал телеграмму, в которой отказывался от роли, так как его пригласили сниматься на Ленфильме. Пришлось срочно искать другого актера. Позвонили в Киев Юрию Тимошенко. И получилось по поговорке: "Не было бы счастья, да несчастье помогло" — министр культуры Украины Бабийчук, всячески ущемлявший Тимошенко, не дал ему поехать в турпоездку в Англию, и актер был свободен.
Из письма Генриха Габая: "Прилетев в Одессу, Тимошенко надел костюм Лени Быкова: рукава френча оказались по локоть, штаны и обмотки едва обтягивали ноги. В таком виде я повел его в кабинет директора студии, и А.В. Горский сказал: "Не надо никаких проб. Юра, я вас утверждаю!". Получилось, что с заменой актеров я ничего не потерял, скорее, даже выиграл. Только пришлось весь стиль картины, ее комедийность подтянуть под актерскую натуру Тарапуньки, а его слегка прижать, чтобы не было открытой эстрады".
Напоминаю, что Юрий Тимошенко и Ефим Березин составляли знаменитый эстрадный дуэт "Тарапунька и Штепсель". У них была большая разница в росте — этакие Пат и Паташон. Тарапунька розмовляв украинською мовою (скорее, неким суржиком), Штепсель говорил по-русски. Свои выступления Тарапунька начинал со слов: "Здоровэньки булы". Дуэт был, в основном, юмористический, а не сатирический. Шутки были почти безобидные, что-нибудь вроде: "Возьми меня с собой в космос. — Не можу. — Почему? — А мене самого беруть. — Кто? — Мий собака Тузик". Это о том, что собака отправилась в космос раньше человека. Но и в относительно лояльные программы актеры подчас вставляли острые фразы. Чего, например, стоило такое высказывание Тарапуньки на тему того же космоса: "Якщо е дурни на Сатурни, так и вони номенклатурни". Или: "Що тут зробышь, плачу, але плачу". Габай приводит одну хохму Тимошенко, после которой в министерстве культуры к нему сложилось негативное отношение.
"Предшественник Бабийчука на посту министра был добрый и незадачливый старик. (Насколько я помню со слов отца, это был некто Дукельский, прославившийся в Москве тем, что, купившись на розыгрыш Эйзенштейна, поднял на ноги весь главк с требованием найти ему произведение Баркова "Лука" для последующей экранизации.) Однажды старик критиковал каких-то театральных хозяйственников, отправивших костюмы и декорации для гастролей и растерявших часть имущества, очевидно, как считал министр, потому что считали его поштучно.
— Нужно было думать не единицами, — внушал министр, — а ящиками!
Этот мудрый довод с радостью подхватил озорник Тарапунька.
— Мы-то полагали, что головой, мозгами надо думать, — шутил он с эстрады. — А оказывается, ящиками!
Эта недалекая шутка очень нравилась публике. Очевидно, потому что касалась министра культуры. Он был осмеян на весь Киев, и ЦК партии пришлось его убрать. Назначили Бабийчука, который, уже заранее опасаясь быть осмеянным Тарапунькой, старался всячески ущемить его: вот, не дал ему поехать в Англию. Юра тоже не оставался в долгу, и по Киеву пошли анекдоты о новом министре. Например, Бабийчук в командировке в Париже. Горничная в отеле спрашивает: "На когда приготовить господину министру ванну?". Бабийчук: "Як завжды, на субботу!". Теперь можете себе представить, как этот министр приложил руку к окончательному варианту фильма".
Правки, вносимые номенклатурными боссами, были направлены на то, чтобы изящную ироничную комедию превратить в ординарный советский фильм. Чтобы спасти картину, режиссеру, автору сценария, редактору и директору студии приходилось хитрить, изворачиваться, идти на какие-то уступки, как говорил отец, "бросать им какую-то косточку". А иначе, как пишет в письме Генрих Габай, "директор студии терял партбилет, я — карьеру кинорежиссера, а Колтунов — в который раз! — попадал в список неблагонадежных авторов". И далее:
"Период монтажа "исправленного" "Зеленого фургона" выглядел так: из ворот соседнего с киностудией санатория им. Чкалова (где отдыхала вся партийно-советская знать) выбегал в трикотажных спортивных штанишках и таком же верхе (по воспоминаниям режиссера В. Костроменко, порой просто в пижаме. — Е. К.) министр культуры УССР Р.В. Бабийчук и вбегал в ворота одесской киностудии. Он усаживался в просмотровом зале и командовал: "Режиссера, монтажницу, фильм на экран!".
И начиналась работа. Как только появлялся смешной эпизод с Тимошенко, министр командовал: "Стоп! Здесь резать! К черту этого Тарапуньку!..". Никакие мои доводы и просьбы не помогали. "Вы молчите! Вы уже свое сказали!" Таким образом, были испорчены лучшие куски работы Юры, не считая, конечно, "идейно ущербных" сцен и эпизодов с другими актерами".
Не помогали и доводы, что в свое время был, хотя и с поправками, утвержден сценарий по изданной в советское время советским издательством повести. В итоге родилась "постанова", где фильм признавался "хыбным" и не допускался на экран. А режиссера, который "выявыв професийну неспроможнисть", приказали перевести в ассистенты.
Еще до выхода запрета Габаю и отцу удалось показать картину в Москве в Доме кино. Большинству зрителей — кинематографистам — картина очень понравилась. Авторов хвалили, поздравляли. Колтунов и Габай ходили именинниками. Как пишет Габай, Иосиф Прут, Никита Богословский и Хеся Локшина (режиссер дубляжей, жена Эраста Гарина) от фильма вообще пришли в восторг. Но тут последовал просмотр на коллегии министерства культуры Украины, и акт о выходе картины на экран отменили. Габай обратился к боссу творческого союза Пырьеву. Но тот, дружески пожимая ему руку, сказал: "Ну что делать, Габай, ничего для тебя сделать я не могу!". Выручило то, что списывать фильм в убыток украинским начальникам не очень хотелось, и директор одесской киностудии Горский убедил их, что будут внесены кое-какие поправки, и фильм, выпущенный на экран, вернет свои затраты.
Мне почему-то кажется, что если бы не взаимная ненависть Тимошенко и Бабийчука, если бы Грищенко у актера не получился столь ярким, столь выпуклым (на образ работало все — неповторимые интонации, пластика, мимика актера), то судьба фильма складывалась бы более мирно. Тем более что в картине снимались такие крупные актеры, как, например, Дмитрий Милютенко и Николай Волков. Хорош был и Николай Векшин в роли Красавчика, о Филиппове — Федьке Быке — уже говорилось.
В судьбе отца история с "Зеленым фургоном" сыграла роль дополнительного "греха", из-за которого его документы с представлением к званию регулярно терялись по дороге из Одессы в Киев. Первое звание (не считая лауреата Каннского кинофестиваля) отец получил только в 70-е годы в Таджикистане за кинотрилогию по Фирдоуси.
Редактору фильма Валентине Сергеевне Кулик, как уже говорилось, пришлось расстаться с кинематографом.
Судьба Габая сложилась так, что кинематограф расстался с ним.
Несколько слов о самом Генрихе Габае. Уроженец Баку, военный летчик лейтенант Габай в ночном бою над Одессой был сбит фашистами. Раненного в голову летчика, которому удалось незаметно спуститься на парашюте, спрятала у себя на чердаке одна одесситка. Это был смелый поступок: советский летчик, да к тому же — еврей! В результате ранения Габай потерял глаз. Он ходил с черной повязкой на глазу, отказываясь от глазного протеза. Генрих, или просто Гена, говорил, что более страшного зрелища, чем неподвижный стеклянный глаз, нет. Но и с повязкой Гена был очень красив. Мои подружки утверждали, что он похож на лорда Байрона.
После освобождения Одессы Габай, подлечившись в госпиталях, уехал в Москву и поступил на режиссерский факультет ВГИКа. Его первая работа на Одесской киностудии — "Зеленый фургон". Хотя фильм в итоге всех вышеописанных мытарств и выпустили на экран, Габая лишили права заниматься режиссурой в Украине. О дальнейших событиях жизни талантливого режиссера в свое время рассказал в своих "Письмах из музея кино" директор музея режиссер Вадим Костроменко: "Он уехал в Москву, но шлейф "лишенца" и там поставил его вне кинематографа".
И тут премьер-министр Израиля Голда Меир приглашает Габая на работу и жительство в Израиль. Габаю здесь уже нечего терять, он соглашается. Он уезжает с женой, двумя дочками-близнецами и тещей. Голда Меир встречает его у трапа. Она очень хочет создать в молодом государстве свою кинематографию и предлагает Габаю пост министра кинематографии. Габай отказывается: "Я достаточно натерпелся от министров, и сам им никогда не буду. Я хочу снимать".
Но ничего больше Генриху Габаю снять так и не удалось. После всех разочарований Габай переехал в Америку, поселился в Нью-Йорке и освоил профессию программиста.
Советские кинозрители в свое время привыкли к тому, что имя какого-то артиста или режиссера, уехавшего за рубеж, исчезало из титров. Так много лет в титрах "Неуловимых мстителей" и "Джентльменов удачи" не значилось имя Савелия Крамарова, который эмигрировал в США. Лишь в годы перестройки оно снова появилась в надписях к фильму. Но неприятие официальных кругов ленты Габая было таково, что ее вообще сняли с экрана после отъезда режиссера "во-он за тот бугорок", как говаривал Грищенко. И те, кто помнил картину, вздыхали: "Вот это был фильм, сколько юмора, сколько изящества...".
В 1994 году на Одесской киностудии состоялось возвращение "Зеленого фургона" на экран. Был жив Колтунов, был еще жив оператор этого фильма Радомир Василевский. Они рассказывали обо всех веселых и грустных историях, связанных с созданием картины. Не было только Генриха Габая, которому тоже было что вспомнить. Но в письме он мне написал: "При всех моих огорчениях могу сказать, что в памяти моей от работы над "Зеленым фургоном" осталось больше веселого, радостного, чем печального, и, что главное, творчески полезного для меня.
И особенно — радость общения и работы с Григорием Яковлевичем Колтуновым".

Полоса газеты полностью.
© 1999-2025, ІА «Вікна-Одеса»: 65029, Україна, Одеса, вул. Мечнікова, 30, тел.: +38 (067) 480 37 05, viknaodessa@ukr.net
При копіюванні матеріалів посилання на ІА «Вікна-Одеса» вітається. Відповідальність за недотримання встановлених Законом вимог щодо змісту реклами на сайті несе рекламодавець.