Предлагаем вашему вниманию три коротких сюжета, основанных на действительных событиях.
"Евреи, не забудьте, сегодня Песах! Устраивайте Седер!" — провозгласил кто-то сразу после вечерней молитвы, проведенной тайно в одном из бараков лагеря Аушвиц. Все оглянулись в сторону, откуда раздался голос. В углу грязного помещения за разбитым ящиком сидел почерневший от голода еврей и тянул на мотив "Эйхи" (траурного плача, читаемого на Девятого ава) слова из Агады: "Вот хлеб бедности..." А перед ним на ящике стояла аккуратная стопка мацы. Настоящей мацы! Удивленные люди подходили к нему, завороженно глядя на мацу, а он тянул и тянул печальную мелодию, прикрыв глаза и монотонно раскачиваясь. Когда же дошел до слов "В следующем году — свободные люди" и произнес благословение "на время", слезы брызнули из глаз большинства присутствующих. Кто знал, будут ли они жить через год...
Люди стояли в тишине, не смея протянуть руки, чтобы взять мацу. И тут другой голос, не такой глухой, произнес: "Что с тобой, реб Ицеле? Навеваешь грусть, вместо того чтобы поднять настроение. Где четыре стакана вина, чтобы выполнить заповедь? Песах — это радость, потому что даже здесь, в этом лагере, Всевышний помогает нам провести кошерный вечер с мацой и горькими травами". Так говорил другой еврей, сдвигая ящики и раскладывая на них мацу и откуда-то раздобытую ботву от картошки.
Седер в Аушвице. Не бывает более печального веселья. До нас дошло свидетельство одного из уцелевших участников подпольного праздника. От себя он прибавил в своих воспоминаниях: "Я происхожу из ассимилированной семьи, где никакие заповеди не выполнялись, и к маце относились если не как к сухим коржам, с которыми приятно пить сладкий чай, то как к чему-то, что осталось в наследство от бабушек и изредка напоминает нам о еврействе. Никто никогда не думал о маце, она появлялась раз в три года, как поездка из Вены в Париж, и приятно разнообразила наши детские годы. А здесь я вдруг понял, что Песах надо провести во что бы то ни стало именно с мацой, что следует рискнуть жизнью, но присутствовать на Седере, хотя каждую секунду нас могли обнаружить. Если бы мне рассказали про подобный вечер другие люди, я бы поверил с трудом. Но если бы мне рассказали о том, что я сам буду там сидеть и осторожно по крошкам есть мацу, и слезы радости будут катиться по моим щекам, — я бы этому не поверил ни за что! Аушвиц и маца — согласитесь, нет вещей более далеких друг от друга".
В послевоенной печати было опубликовано несколько свидетельств о том памятном Седере. Мы знаем, кто и как приготовил кошерную мацу в условиях, когда самый обычный кусок хлеба представлял собой драгоценную редкость.
Нашлось несколько евреев, которых угнетал не столько постоянный страх попасть в мясорубку селекции, определяющей, кому идти в газовую камеру, а кому дан еще один день жизни, не жуткая работа на износ, не постоянный звериный голод и не издевательства немцев-надсмотрщиков, а простая мысль о том, что вот, приближается Песах и придется есть "хамец", поскольку достать мацу невозможно. Группа лагерников решила попытаться раздобыть муки. Но где и как? Пошли к еврею, который выполнял мелкие поделки по ремонту мебели в офицерском корпусе. Плотник сказал, что как раз сейчас ему поручили чинить шкафы и полки. Он уже заказал куски фанеры, гвозди и клей. Но клей оказался слабым. Теперь он может сказать немцам, что клей надо сделать самому, а для этого нужна мука. Как только он произнес это слово, люди поняли, что они спасены. Заказ был сделан. Интендант лагеря удивился, зачем на клей требуется так много муки, но согласился ее выписать. Муку доставили, плотник наварил клея, а оставшуюся муку передал нашей группе. Теперь надо было устроить специальные печи. В темном углу соорудили из камней две крохотные печурки, собрали по углам щепок, веток и сухих тряпок и с величайшей осторожностью стали печь мацу. По листу пекли, трясясь над каждым кусочком. Складывали в тайном месте.
Трудно описать, что переживали люди, работавшие с той мацой. Вот он, хлеб! До Песаха далеко, а смерть от голода приходит в барак ежедневно. Но никто не взял ни кусочка, не дотронулся, не взглянул даже в ту сторону, где она лежала, спрятанная...
Во время войны далеко не везде, не во всех лагерях, закрытых гетто, бараках, блоках и окопах с евреями происходило подобное чудо с мацой. Перед людьми стояла задача выжить. В таких условиях почти все заповеди отходят на задний план. Но в том-то и дело, что как только евреям представлялась возможность выполнить заповедь, оказывалось, что само ее выполнение давало людям новые силы, необходимые для выживания.
Известный варшавский раввин раби Шимшон Штокхаймер при наступлении Песаха сказал друзьям, сидевшим с ним в лагере смерти, что берет на себя обязательство не есть ничего запретного всю пасхальную неделю. По существу он обрекал себя на полный голод, ибо людей кормили жидкой похлебкой из полбы с отрубями и сырым ржавым хлебом, другой еды не было. Ему оставались только вода да кожура от картошки, которую можно было раздобыть рядом с солдатской кухней, но и за этой кожурой всегда стояла длинная очередь.
"Ребе, закон не требует жертвовать собой ради выполнения заповедей Песаха", — сказали ему.
Он ответил: "Да, не требует. Но есть одно соображение. В лагере две с половиной тысячи евреев. Когда столько евреев собраны в одном месте, по закону надо, чтобы хотя бы один из них не ел в эти дни квасного. Если вы покажете мне того, кто пойдет на это и не положит в рот ни одной крошки все семь дней, я положусь на него. Но сомневаюсь, что в таком деле кто-нибудь возьмет на себя подобное обязательство. Так что пусть я, старик, буду тем единственным, кто сделает это для всех. Поверьте, я выполню задачу с великой радостью и любовью".
Так он и поступил. Воздержание от еды продолжалось неделю. И окружающие с удивлением отметили, что никакой особой слабости в пожилом раввине не замечалось. Он был приветлив с людьми, двигался как прежде, не вздыхал, не лежал неподвижно. Все удивлялись, а сам он уверял, что ему помогала "мицва"...
Ну, а третий сегодняшний сюжет — с юмором. Хотя тоже рассказывает о том, как человек рисковал жизнью для выполнения заповеди.
Был такой солдат-еврей в русской армии во времена кантонистов — звали его Мошка Козак. Служил в гарнизоне-крепости на острове рядом с финским городом Хельсинки. Зимой метели и заносы делали связь с городом нерегулярной, поэтому неудивительно, что накануне Песаха обнаружили евреи-солдаты, служившие в одном с ним батальоне, что у них нет мацы. Моше Козак вызвался принести мацу из города по льду. Но весной лед становился тонким, покрывался трещинами и должен был вот-вот сойти. Идти по нему было крайне опасно. Тем не менее, Козак ту мацу доставил. Как писали газеты, перед своим походом он сказал: "Однажды Всевышний сделал чудо — и море расступилось. Неужели Он не сделает другого чуда — чтобы море на этот раз не расступалось?"