На главную страницу сайта
Полоса газеты полностью.

Мозаика моей жизни


Владимир БОНДАРЧУК "Тиква"

Мозаика — изображение или узор, выполненные из цветных камней, керамических плиток, цветного непрозрачного стекла в виде кубиков или пластинок.

(Продолжение. Начало в № 614.)

ПРОЩАЙ, ТИСА!

После вторичного возвращения в Одессу, теперь уже из Балты, я стал студентом политеха, а мама уехала на работу в Закарпатье. Потянулись годы учебы, когда лекции перемежались сельхозработами. Конечно, советские студенты не только учились и работали в колхозе. Когда наступали каникулы, они отдыхали.
Жить в Одессе, учиться в Одессе и не купаться в Черном море — полный абсурд. Потом, потом, спустя много лет, обзаведясь детьми и внуками, наша семья облюбовала на долгие годы Лузановку. А пока что, в студенческую пору, мы ходили купаться в парк Шевченко, но не на Ланжерон, а на Массив.
Не сходило с повестки дня и Закарпатье, где работала мама, и можно было отдохнуть в лесу и искупаться (но очень осторожно) в быстротекущей Тисе.
После напряженного учебного года, сессий и зачетов организм требовал отдохновения. Тем более, что нужно было смыть неприятный осадок оттого, что меня обокрали. Дело обстояло следующим образом. После очередного зачета, а именно по ТММ (теория машин и механизмов), я сдал на кафедру проект "Двенадцать положений кориолисова колеса" и получил приличную оценку. Через пару дней меня вызывают в институт на предмет того, что я не сдал проект. Явившись на кафедру, я перерыл кучу проектов и нашел свой. Только немножко подпорченный и с перетертой фамилией. Какой именно, говорить не буду в интересах следствия. Этот эпизод запомнился мне особенно еще и потому, что я очень старался, когда вычерчивал это чертово колесо. Вообще, у меня с черчением особой дружбы не было. Все эти разрезы и сечения, виды сзади и спереди нагоняли на меня тоску.
При всем том, что я любил рисовать, особенно всадников, никак не мог помочь им перенести вторую ногу через круп коня. И обе ноги свешивались с одной стороны на манер того, как гарцуют дамы.
Но вот истина была восстановлена, и вскоре поезд Одесса-Львов уносил меня к моей мамочке. Не буду описывать свои приключения в Закарпатье. Остановлюсь лишь на некоторых моментах.
Река Тиса образована слиянием двух Тис: Черной и Белой. На Черной стоит поселок Ясыня. Там я часто бывал на турбазе, сделанной без единого гвоздя. Тиса, самый большой приток Дуная, протекает по территории Украины, Венгрии, бывшей Югославии, Румынии, Чехословакии (опять же бывшей).
Закарпатье в X-XI вв. входило в состав Киевской Руси. Древнейшее население — славяне. В XI в. перешло к Венгрии, затем находилось в составе Австрии и Австро-Венгрии, с 1919 — в Чехословакии, с 1938 снова перешло к Венгрии. В 1944 году освобождено Красной Армией. С 1945 года — в составе Украины.
Мама работала в районной больнице города Рахова. Он располагается в низине, вокруг горы. Наивысшая точка — гора Говерла (2061 м), побратим Монблана (4807 м), вершины в Западных Альпах на границе Франции и Италии.
В Рахове у меня был друг Бэлу, студент Ужгородского университета. Он занимался на филфаке и, как и я, писал стихи. Имя Бэлу напоминает имя Балу, медведя из повести Киплинга "Маугли". Да он, собственно, таким и был, толстым добрым увальнем. Обычно в августе мы устраивали с ним концерт в День железнодорожника. Читали стихи и разыгрывали всякие интермедии.
Его отец, венгерский еврей, чудом выжил в нацистском аду. Теперь мы знаем имя этого чуда — Рауль Валленберг, шведский дипломат, спасший тысячи евреев.
Среди маминых друзей особенно выделялась пара Геци (полное имя Генрих) и Лиля — муж и жена, узники Освенцима, спасенные в январе 1945 года Красной Армией. После освобождения они вернулись в Советский Союз и тут же были посажены, уже в наш лагерь. Выжили и здесь. После этого оказались в Рахове, чтобы постараться забыть все пережитое.
В редких случаях Геци позволял себе рассказывать кое-что из жизни в лагере уже после войны. Вот один из таких эпизодов.
На Колыме он работал электриком, так сказать, в свободное от лесоповала время. У него была каморка с электродвигателем, дававшим свет в бараки. Окно каморки выходило в закуток между барачной стеной и забором. И повадился туда ходить один вертухай (охранник), используя это место в качестве туалета. Не продохнуть! Особенно летом. Сколько ни просил его Геци прекратить это безобразие — ноль внимания и злорадная ухмылка на свинячей роже. И тогда Геци закопал в этом месте стальную пластину и прикрепил к ней провод от корпуса электродвигателя. И когда вертухай в очередной раз пустил струю, Геци включил рубильник. Эффект был потрясающий. Не убило, но тряхануло весьма ощутимо.
Весь лагерь, и заключенные, и начальство, корчились от хохота, когда врач из лазарета поделился этой новостью.
На удивление, Генриху это сошло с рук. Охранника перевели в другой лагерь. Его здесь недолюбливали и сотрудники.
У Геци и Лили были две прелестные дочери: Сильва и Сабина. Или, как говорят в Закарпатье, Сильвика и Бобика. Потом все они уехали за границу.
С тех пор прошло свыше 50 лет, а воспоминания продолжают рвать душу, и когда я слышу по радио или по телевизору звук трембиты, когда вижу эту трехметровую гуцульскую трубу, вновь переношусь в край гор, лесов, рек и коломыек, время своей юности.

«БОКС»

Следующее цветное стеклышко в мозаике моей жизни — завод "Алтайсельмаш" в городе Рубцовске. Сюда я распределился после окончания института в 1958 году.
Поскольку в дипломе у меня записано; "инженер-теплоэнергетик", то определили меня мастером в котельную ЭСЦ (энерго-силового цеха). Котлы работали на угле. Высший класс кочегара состоял в том, чтобы специальной совковой лопатой так подбросить уголька в топку, чтобы лопата тыльной стороной ударилась о порожек, и уголь равномерно рассеялся по колосникам.
И еще, и это очень важно, следить за уровнем воды в водомерном стекле. Этот уровень показывал наличие воды в барабане котла. Действуя по принципу сообщающихся сосудов, водомерное стекло стояло на страже нормальной работы котла. Упустить воду — равносильно аварии, взрыву.
Свою деятельность я начал с того, что научился кочегарить. Кроме того, для сохранности социалистической собственности стал выдавать кочегарам лопаты под расписку, чем чрезвычайно их озадачил. За все время существования завода до этого еще никто не додумался. Подумаешъ, лопатой больше, лопатой меньше. Но я проявлял принципиальность. И тогда меня перевели мастером в компрессорную. Там лопат не было. И я прижился.
Вы спросите, а при чем здесь бокс? Уж не готовился ли я выступать на заводском ринге? Объясняю. Хотя ростом я был невысок, но в плечах очень даже широк. Это и сейчас создает некоторые неудобства при покупке, скажем, костюма. При моей ширине плеч рост мой должен быть под два метра, а у меня, как я уже говорил, полтора метра с кепкой, точнее, где-то метр шестьдесят семь. Ширина плеч сбивала
с толку тренеров в институте. Им казалось, что я должен обязательно толкать ядро или поднимать штангу, но мне не хотелось ни того, ни другого. Я любил играть в волейбол.
Что же касается слова "бокс", то это аббревиатура: "Боевой орган комсомольской сатиры" — заводская газета комсомольской организации. Меня с удовольствием включили в состав редколлегии, так как у меня складно получались сатирические куплеты.
Относительно личной жизни. Дружил с девушками из рубцовского телевидения. Ходил на танцплощадку, в кино и драматический театр. Летом купался в реке Алей. Зимой катался на коньках и ходил на лыжах. На заводе в обеденный перерыв играл в домино. С этим связана история, похожая на рассказанную Геци.
Дело было зимой. Я спешил из общежития, где жил, в слесарку после обеда, сыграть партию. Так спешил, что забыл надеть шерстяные носки. Сапоги мои были подбиты гвоздями. Верстак, на котором мы играли, металлический, и костяшки домино тоже из металла. И вот подошла "рыба". Я с размаху припечатал костяшку, а в это время электромотор пробило на верстак. И ток прошел через все металлические части моего обмундирования, да так, что я отлетел от верстака на пару метров. Но, как видите, остался жив и рассказываю вам эту историю.
Отработав на заводе положенный срок, я вернулся домой, в Одессу.

ПРИ ДЕЛЕ В ТЕXОТДЕЛЕ

Пусть завод наш небольшой,
Им горды по праву.
Наш завод — наш дом родной,
Наша честь и слава!

После возвращения с Алтая в Одессу я устроился на Завод торгового оборудования (ОЗТО) мастером в холодильный цех. Мы выпускали холодильники для села. В плане производства были также термоса для колхозов, торговое оборудование для магазинов: прилавки, витрины, вешалки, другие изделия.
Завод принадлежал "Укооп-спiлцi" ("Укоопсоюзу"), то есть потребкооперации. Холодильный цех, в котором я работал, находился на ул. Михайловской. Литейный цех, где отливали алюминиевые сковородки и хлебные формы, расположился на ул. Фрунзе. Одновременно на ул. Первой (впоследствии Проценко) строились основные цеха нового завода, где объединились все перечисленные цеха и другие участки, разбросанные по всему городу.
Вскоре я перешел в техотдел, где и проработал около сорока лет. Завод по-настоящему стал мне родным. Это было отлично налаженное производство с ежемесячной прогрессивкой в 40 процентов.
С каждым годом ассортимент изделий усложнялся. Стали выпускать оборудование для колбасных цехов, тестоделительные машины и картофелепогрузчики на гусеничном ходу.
В году примерно шестьдесят пятом завод перевели в категорию экспериментально-технологического, и он стал называться Одесский экспериментальный завод технологического оборудования. С изменением статуса увеличилась зарплата. На заводе были проложены прекрасные дороги, посажено много деревьев и кустарников, построена спортивная площадка. В каждом цехе работали автоматы газированной воды. Устраивались "голубые огоньки". Завод был, как игрушечка.
Тринадцатую зарплату в конце года директор вручал лично каждому сотруднику. На листочке — краткой аннотации заводских успехов — были отпечатаны мои стихи, вынесенные в эпиграф. В коллективе работало 500 человек, и стихи были растиражированы в этом количестве.
Была стенная газета "Металлист" и сатирическая "Шприц". Работала художественная самодеятельность, представители которой выступали в Клубе торговли и потребкооперации на Ласточкина. Концерты вела известная телеведущая Неля Харченко. Мы с сыном Борисом написали песню. Ее должен был исполнить артист филармонии. Но он заболел, и Неля, предварительно прослушав, предложила мне самому спеть эту песню. Я исполнил ее, и это была моя лебединая песня на нашем заводе. После распада Союза, перебоев с выплатой зарплаты и вообще с задержкой ее на несколько лет, я уволился с родного ОЭЗТО и перешел на вольные хлеба пенсионеров.

(Окончание следует.)

Полоса газеты полностью.
© 1999-2025, ІА «Вікна-Одеса»: 65029, Україна, Одеса, вул. Мечнікова, 30, тел.: +38 (067) 480 37 05, viknaodessa@ukr.net
При копіюванні матеріалів посилання на ІА «Вікна-Одеса» вітається. Відповідальність за недотримання встановлених Законом вимог щодо змісту реклами на сайті несе рекламодавець.