Вероника КОВАЛЬ "Тиква"
Не припомню, чтобы учитель написал книгу об ученике. Возможно, о ком-то из знаменитостей таковая отыщется. А в "Повести без названия и без конца" (Одесса, 2007) речь идет о простом, хотя и странном мальчике, который трудно взрослел, трудно живет и вопреки всему пишет стихи.
Такова сухая канва повести Ирмы Улицкой. А написана она так образно, так выразительно, что поначалу воспринимаешь ее как художественное произведение, в котором по определению жизненные обстоятельства и характеры всегда домыслены, переосмыслены, возведены в степень обобщенности. В то же время рассказ полон подробностей, которые не придумать, и главное, тон его так интимно-сердечен, что понимаешь: каждое слово в нем — правда. Выстраданная и тысячу раз взвешенная. Редкое сочетание документальности и художественности и делает книгу задевающей чувства каждого человека.
Судьба закинула Ирму в Австралию, ее бывший ученик давным-давно в Америке. Но, видно, так случилось, что им не оторваться друг от друга. Или центробежная сила Одессы семидесятых годов втянула их в одну воронку и держит.
Реального имени ученика автор не называет, потому что дать чужим людям заглянуть в его действительно израненную душу было бы преступлением. А одесситы, которые его близко знали, принимали участие в его судьбе и встречали не так давно как заокеанского гостя, понимают и так. В книге он — Шурик.
Ирма учила мальчика в начальных классах. Он резко отличался от остальных детей неспособностью усвоить простейший материал, но была в его отрешенности голубиная кротость и чуткость. Мать, в тексте — Элла, находилась в постоянной тревоге за сына и пыталась убрать всяческие барьеры с его пути. Сын Ирмы был ровесником Шурика, и на этой почве матери сдружились. Дальнейшее повествование — путешествие по тому времени и по трагедии Шурика и его единственного близкого человека.
Элла с трудом примирилась с мыслью, что непредсказуемое поведение сына, неспособность к какому бы то ни было занятию — следствие тяжелейшей болезни. Выход виделся тогда один: уехать туда, где такое состояние облегчают. Шурика буквально отдирали от Одессы. Он не хотел вписываться в американский образ жизни. Его миром стали больница и дом. Годы в состоянии страшной депрессии. И притом — загадочная сохранность в его сознании культуры русского языка. Откуда — "ни намека на акцент, полное погружение в океан языка, полное растворение в нем"? Шурика жгла одна, но пламенная страсть, — сочинять стихи. Вначале беспомощные, как только вылупившиеся птенцы, они за годы непрестанного, с утра до ночи, сочинительства обрели крылья. Пусть невеликие, некрепкие, но — крылья!
С кем Шурик мог посоветоваться? Только с учительницей, которой он писал все время. У нее собралась гора стихов. С великим трудом и терпением Ирма искала редактора, издателя. И — получилось! Сбылась единственная великая мечта Шурика и Эллы. Они приехали в Одессу. Друзья устроили презентацию книги, и даже сам донельзя застенчивый автор читал свои стихи. Неизвестно, кто был счастливее в те минуты, — он или мать.
Издано уже четыре небольших сборника стихов Шурика и книжечка его переводов Марины Цветаевой на английский язык. По отзыву критика, "поэзия его — сама искренность и обнаженность трагико-лирического чувства. Она будто бы создана звездным мальчиком, который при наивной открытости сердца, при детски открытом взгляде на мир, больно ранен мировой скорбью":
"Живем
и не знаем предела
Ни жизни, ни смерти,
ни слез…
Какое трудное дело
Просто писать
всерьез!"
И все-таки "Повесть без названия и без конца" — не только о человеке, у которого неадекватность к жизни компенсируется талантом и внутренней чистотой. Это повесть о благородном человеческом инстинкте протянуть руку упавшему, вызволить из беды другого, отринув собственные беды. О том, что принадлежность к племени одесситов для многих в мире стала знаком духовного родства.